Голод в Челябинской губернии (1921—22), недоедание, проявившееся в абс. или относит. (отсутствие жизненно важных компонентов в рационе питания) формах; социальное бедствие, охватившее в нач. 1920-х гг. терр. 35 губерний (с населением до 40 млн чел.); на Урале — терр. Башкирии, мн. уездов Екатеринбургской, Пермской, Уфимской и Челябинской губерний. В дорев. период на Южном Урале, в зоне риск. земледелия (со ср. частотой неурожаев 1 раз в 3 года), во время неурожаев и социальных бедствий (1888, 1891—92, 1911) действовала система гос. помощи, выражавшейся в предоставлении семенных и ден. кредитов, предоставлении нуждающимся продовольствия, закупл. в др. регионах; на основе общест. благотворительности открывались бесплатные столовые, приюты для детей, оказывалась мед. помощь. Г. 1921—22 был вызван комплексом причин социально-полит., природного, адм.-хоз. характера. Тенденция к стремит. сокращению посевных площадей, наметившаяся в годы Первой мировой войны, усугубилась в годы Гражданской войны. Крест. х-во Южного Урала, подорванное к осени 1919 введением продразвёрстки почти на все виды с.-х. продукции, в условиях отсутствия экон. стимулов, недостатка семян и сокращения посевных площадей (в 1921— до 48% от показателей 1920) приобретало черты натурального. С засухой и появлением саранчи (1920, 1921) х-ва, пострадавшие от войны и политики военного коммунизма, были разорены; большинство сел. населения оказалось на грани вымирания. Чел. губ. превратилась в с.-х. отношении из производящей в потребляющую. На масштабах бедствия, получившего характер социальной катастрофы, сказались реализация политики воен. коммунизма и неготовность Сов. прав-ва к оказанию действ. помощи голодавшему населению. В Чел. губ. масштабы бедствия были значительны: ежемесячно официально признавались голодающими сотни тысяч человек (нояб. 1921 — 336 тыс., дек.— 423 тыс.). Наиб. сильно пострадало население Верхнеуральского уезда из-за отсутствия ж.-д. сообщения, наличия множества удал. населенных пунктов. В условиях Г. активизировалось повстанческое движение, в частности действие «Народно-революционной армии» Охранюка-Черского в Верхнеурал. уезде (май — июнь 1921), повстанч. отрядов Н. Булатова (лето — осень) в Курганском уезде (см. «Народные армии»). Введение продналога (см. Новая экономическая политика), к-рый по структуре и методам взимания мало отличался от продразверстки, а в ряде мест по установл. нормам сдачи превосходил ее, не облегчило положение населения. В большинстве губерний Урала население не смогло выполнить нормы продналога. В августе 1921 в связи с невыполнением заданий по продналогу и грядущим неурожаем Комиссия помощи голодающим (Помгол) при ВЦИК оценила ситуацию в ряде уездов губернии как бедств., однако СНК отказался признать голодающими мн. губернии. Местные власти дважды направляли в уезды спец. комиссии, чтобы представить в центр доказательства бедств. положения населения. В итоге голодающими были признаны 3 уезда Чел. губ. В дек. 1921 президиум ВЦИК снизил продналог в губернии до 51% от первонач. задания, но изъять даже это кол-во у населения оказалось невозможным. С помощью репрессивных методов к 21 нояб. 1921 удалось собрать 38% налога; во 2-й пол. марта 1922 сбор продналога был приостановлен, а недоимки перенесены на осень. Прод. кампания (осень 1921 — весна 1922), проходившая в условиях кульминации Г., стала причиной гибели десятков тысяч человек. Распространение Г. происходило поэтапно. Летом — осенью 1920 проявились первые симптомы бедствия, связ. с усил. изъятием хлеба. Осенью — зимой 1920/21 были полностью уничтожены запасы хлеба (включая семена) и скота (из-за падежа, продажи, обмена на хлеб). Происходила распродажа всего имущества и переход на питание суррогатами (желудями, ботвой картофеля и свеклы, мукой из костей и т. и.). Были истреблены (съедены) все кошки, собаки, а в ряде мест — крысы и мыши. Люди ели лебеду, кору деревьев, солому, речной ил и т. д. Весной — в нач. лета 1922 Г. усиливался: в марте голодало 709 тыс. чел., в апр.— 790 тыс., половина из них — дети. Отмечались рост краж и грабежей, заболеваемости тифом, цингой и желудочными болезнями; людоедство и массовое вымирание от голода. Население употребляло в пищу глину, опилки, мусорные отбросы, печеный конский навоз, падаль и, наконец, трупы людей. Летом — осенью 1922 наметился перелом, постепенное отступление Г. Крестьянам списывались недоимки по налогу, отменялась гужевая повинность, выдавались семенные ссуды. Улучшилось сан. состояние городов, пошли на спад эпидемии. Наращивались объемы помощи нуждающимся (в апр. Помгол и иностр. организации кормили в губернии 789 тыс. голодающих). В отд. районах ситуация оставалась тяжелой. В Верхнеурал. уезде посевные площади в 1922 сократились в 58 раз (по сравнению с 1916); питание суррогатами еще в июле 1921 привело к вспышке холеры, а в янв. 1922, когда суррогаты закончились, наблюдалась массовая преступность на почве Г. Летом 1922 Г. в Верхнеурал. уезде усугубился, обыд. явлениями стали трупо- и людоедство. В сев. и сев.-зап. районах губернии, богатых лесами, реками и озерами, местах компактного проживания татар и башкир, население (за исключением городов и горных округов) бедствовало в меньшей степени благодаря охоте, рыболовству, собирательству и т. п. На С. значительная часть жит. составляло коренное население, обладавшее навыками промысловой деят-сти, опытом жизнеобеспечения в местных условиях. В юж. (степных, с.-х.) районах население, состоявшее в осн. из переселенцев в 3—4-м поколении (напр., в Новолинейном районе казаки проживали неск. более 50 лет), не было достаточно приспособл. к местным природно-климат. условиям. По решению ВЦИК была образована (25 июля 1921) Чел. губерн. комиссия Помгола в составе чл. губкома, губисполкома, профсоюзов. В августе 1921 Помголы были созданы в уездах, волостях и селах. Комиссии занимались организацией общест. питания, заготовкой семян и продовольствия, переселением голодающих, просветит. и пропагандистской деят-стью. До лета 1922 работа комиссий не давала существ. результатов. Так, по данным Рос. об-ва Красного Креста, из 270 тыс. голодавших в губернии детей удалось эвакуировать лишь 1100. По оценке работников ВЧК (янв. 1922), губерн. Помгол, отличавшийся бюрократизмом, работал слабо. Собранное им в янв. 1922 продовольствие (7,5 тыс. пуд хлеба; 9,9 тыс. пуд мяса и др.) не могло обеспечить сотни тысяч голодавших. Не имела успеха и попытка организации сел. взаимопомощи. Мизерным был паек в общест. столовых. По линии шефства губерний Центр. России над голодающими регионами в Чел. прибыло всего 6 вагонов продовольствия. Часто реальная помощь подменялась рекомендациями (в местных органах печати) по использованию суррогатов (муки из гнилого картофеля, желудевой каши и др.). С весны 1922 Помголы получили существ. помощь из-за рубежа в виде перечисления денежных средств прав-вами США, Франции и др. стран, а также иностр. орг-ций (Кр. Креста, миссии Ф. Нансена и др.). Амер. администрация помощи (см. АРА), действовавшая в Чел. губ., в июне 1922 кормила 147129 чел., в сент. на ее иждивении находился весь Троицкий уезд; 7 столовых АРА (на 5 тыс. чел.) работали в Чел. Помощь поступала и от эмигрантских орг-ций. Харбинский к-т помощи голодающим направил в Чел. губ. «питательный поезд» с 50 чел. медперсонала и пропускной способностью 4 тыс. детей. С февр. 1922 в губернии начала действовать орг-ция «Межрабпом» (Междунар. рабочая помощь; с июля только в Чел. кормила 9 107 детей), с апр.— миссия Нансена. Пожертвования для спасения голодающих вносили служители РПЦ, исламское духовенство и др. Принимавшихся мер было недостаточно для помощи большинству населения. С наступлением холодных периодов и сокращением рациона, включавшего до 60 видов эрзацев (озерную тину, мох, липовое лыко, муку из камыша, лебеды, сосновой коры и др.), отмечался рост психофизиол. расстройств, смертности, преступности. В 1921— 22 в губернии с нас. ок. 1,5 млн чел. только зарегистрир. преступлений насчитывалось ежегодно до 30 тыс. Ослабить рост преступности не могли жесткие карат. меры (вплоть до расстрела). Умерших от голода и болезней не успевали хоронить и свозили в склады — «до общих похорон... посредством субботника». Нередко трупы просто оставались лежать на улицах сел, дорогах, в домах, что способствовало распространению трупоедства. Фиксировались случаи нападений (в т. ч. групповых) и убийств людей с целью употребления их в пищу. В губернии фиксировались случаи каннибализма в отношении родственников, детей (только в авг. 1922 — 98 случаев, из них 84 в Верхнеурал. уезде), в осн. со стороны подростков и молодых женщин, а также немногочисл. лиц мужского пола с тяжелыми психич. расстройствами. Мн. люди, обессилевшие от Г., кончали жизнь самоубийством, умирали от тифа и холеры. Родств. чувства, этич. и др. ценности вытеснялись в сознании людей единств. стимулом — Г., подвигавшим на поиск еды. Наряду с порожд. Г. апатией к жизни и равнодушным отношением к судьбе близких, детей, больных отмечались факты стихийных и жестоких самосудов над ворами и грабителями. Иногда настроение крестьян, терпеливо ожидавших у зданий исполкомов выдачи хлеба, резко менялось — отмечались стихийные вспышки протеста. Голодные бунты (весной 1922), напр. в ст-це Кичигинской, имели целью не борьбу с властью, а захват и разгром прод. складов. В целом Г. подавил полит. активность, социальный протест населения (по мнению Д. А. Сафонова, «задушил повстанческое движение»). В 1922 урожай в губернии был в 1,5 раза ниже необходимого, но население могло рассчитывать на помощь соседних терр., где собрали обильный урожай. При нек-рой стабилизации прод. ситуации население, деморализ. Г., проявляло склонность к пьянству. Власти опасались перевода всего зерна на самогон. Летом 1923 в губернии вновь голодало 400 тыс. чел. В результате действия природных, социально-полит. факторов, в частности из-за отказа центр. власти признать терр. голодающими, от Г. на Урале наиб. серьезно пострадали Башкирия и Чел. губ. На Чел. губерн. съезде Советов (дек. 1922) сообщалось, что в результате голодной смерти с осени 1921 по авг. 1922 умерли 35 630 чел. В целом от Г., эпидемий, сокращения рождаемости, детской смертности и др. числ. населения губернии уменьшилась на 17% (до 200 тыс.).
