Русские (самоназвание; в 19 — нач. 20 вв. употреблялось также назв. «великорусы» или «великороссы»), восточно-славянский этнос, основное население РФ (числ. 119,86 млн чел., или 81,5%). По данным 1995, в мире общая числ. 146,5 млн чел., из них ок. 26 млн — за пределами РФ, в т. ч. в бывших республиках СССР: Украине — 11,35 млн (22% осн. населения), Казахстане — 6,23 млн (37,8%), Белоруссии — 1,34 млн (13,2%), Киргизии — 916,6 тыс. (21,5%), Латвии — 905,5 тыс. (37,6%), Эстонии — 474,8 тыс. (30%), в др.— менее 10%; Р. проживают также в США, Канаде и др. странах. Числ. Р. в Челябинской обл. (2002) — 2965,885 тыс. чел. (82,5% всего населения); из них 939,786 тыс. проживают в Чел. (св. 85% населения города). Яз.— рус., относится к слав. группе яз., входящей в индоевроп. языковую семью (см. Индоевропейские языки); яз. межнац. общения в РФ, странах СНГ, один из 7 офиц. яз. ООН; общее число носителей 250 млн чел.; его осн. разговорные разновидности — сев. и юж. наречия, ср.-рус. говоры (см. Русские говоры). Рус. алфавит — вариант кириллицы. Совр. рус. лит. (кодифицир.) яз. сложился на основе моск. деловой речи в 17—19 вв. (ранее в качестве письм. использовался адаптир. церк.-слав. яз.). Большинство верующих Р. исповедует православие, в т. ч. старообрядчество; есть последователи т. н. духовных христиан (духоборы, молокане, хлысты), протестантизма и др. религ. направлений (см.: Баптизм; Пятидесятники). Антропологически Р. относятся преим. к вост.-европ. группам европеоидов; на С.-З. и С. европ. части России распространен беломоро-балтийский североевропеоидный антропологич. тип; на Ю.-З.— понтийский юж.-европеоидный. У части рус. населения Ср. Волги, Сев. Приуралья, Ср. Урала и Зауралья присутствуют черты переходной европеоидно-монголоидной субурал. расы.
Историко-этнографическая справка. По происхождению Р. восходят к вост.-слав. племенам, к-рые во 2-й пол. 1 тыс. расселялись по европ. части России, ассимилировав автохтонное балтское и финно-угорское население (весь, голядь, мерю, мурому, часть мордвы и др.). После распада древнерус. народности рус. (великорус.) этнос складывался в области Волго-Окского междуречья и Вел. Новгорода. В 14—15 вв. центром его формирования стала Москва. С 15 до сер. 20 в. шел процесс постоянного расширения этнич. терр. Р. на С.-В., В., Ю., Ю.-В. В 15—17 вв. Р. заселяли Ср. и Ниж. Поволжье, Приуралье, Ср. Урал, Сибирь, частично Сев. Кавказ; в 18 — нач. 20 вв.— Южный Урал, сев.-зап. побережье Сев. Америки, Сев. Кавказ, Крым, Д. Восток, Семиречье, терр. Сев. Казахстана. Процесс расширения этнич. терр. сопровождался частичной или полн. ассимиляцией участвовавших в переселенч. движении народов, преим. финно-угорских (вепсы, карелы, коми, мордва, удмурты), с 18 в.— и вост.-слав. (белорусы, украинцы). В результате многовекового ист. развития и взаимодействия с др. народами к сер. 19 в. сложился ряд этногр. групп Р. В европ. части России различаются по нек-рым особенностям культуры сев. и юж. великорусы; промежуточное положение занимает ср.-великорус. группа (центр. районы и Поволжье). В формировании рус. населения Урала и Сибири в 15—17 вв. участвовали в осн. сев. великороссы, в 18—20 вв.— Р. из центр. и юж. губерний европ. части России. На границах этнич. терр. сформировались этногр. группы Р. с определ. культ.-бытовой, часто конфессион. и даже антропологич. спецификой: казаки — амурские, астраханские, донские, забайкальские, кубанские, оренб., семиреченские, сиб., терские (гребенские), урал. (в т. ч. уходцы), уссурийские (см. Казачество); поморы (побережья Белого и Баренцева морей); различные сиб. рус. этногр. группы и др. По данным переписи 1897, Р. составляли 66,8% всего населения Российской Империи (128, 195 млн чел.); в 50 губерниях Европ. России — 80,05%, в Сибири — 80,91, на Кавказе — 33,96, в Средней Азии — 8,91, в Царстве Польском — 6,72%; на Урале: в Пермской губернии — 89,6%, в Оренбургской губернии — 70,4, в Уфимской губернии — 44,9%.
Русское население Челябинской области. На территории, ныне входящей в Челябинской обл., до 1917 рус. население было представлено след. сословными и сословно-этногр. группами: оренб. казаками, проживавшими в станицах и поселках 2-го и 3-го воен. отделов (см. Военные округа) Оренбургского казачьего войска, т. е. в Верхнеуральском, Троицком уездах, зап. и юж. части Челябинского уезда Оренбурской губ.; бывшими государственными крестьянами Чел. и Троицкого уездов (юго-вост. часть совр. Еткул., вост.— Увел., Троицкого и Окт. р-нов) и Шадринского уезда Пермской губ. (часть совр. Красноармейского района); горнозаводским населением — жит. горнозаводских поселков Белорецкого, Златоустовского, Катав-Ивановского, Кыштымского, Сергинско-Уфалейского, Симского горных округов. Среди казаков и горнозаводских рабочих было немало старообрядцев (последователей австрийского согласия, единоверия, поморского толка, часовенного согласия и др.). Представители др. христианских течений и сект были немногочисл. Население уездных городов Оренб. губ.— Верхнеуральска, Троицка, Чел.— формировалось из лиц различных сословий: крестьянства, каз-ва, купечества, мещан, немногочисл. представителей дворянства и др. (См. также Городское население.) Заселение Южного Урала Р. происходило поэтапно. Первые рус. поселения в степном и лесостепном Зауралье и Приуралье появились во 2-й пол. 17 в. в долинах рр. Миасс и Теча; были осн. единичные рус. насел. пункты: сл. Бердская (в ср. течении р. Яик; терр. совр. г. Оренбурга), сл. Белоярская (Теченская) и Калмацкий брод (ныне сс. Рус. Теча и Бродокалмак Красноармейского района); по р. Исети — Далматовский Успенский монастырь и Шадринская сл. До 2-й четв. 18 в. рус. население края было немногочисл. Во 2-й четв. 18 в. свободная крест. колонизация сменилась целенаправл. освоением края, связ. с деят-стью Оренбургской экспедиции и являвшимся частью гос. политики расширения империи на В. (Подробнее см. Колонизация Южного Урала.) Процессы воен.-адм. и хоз. освоения края сопровождались башкирскими восстаниями. В 1730—40-е гг. был осн. ряд крепостей, как внутр., так и пограничных (см. Оренбургская военно-пограничная линия). Первыми их поселенцами были дворцовые крестьяне из ближайших районов Зауралья и Западной Сибири (в частности, из Шадринского дистрикта, Тобольского и Ялуторовского уездов, Екатеринб. ведомства), а также из сев. губерний европ. части России. Солдаты линейных батальонов в подавляющем большинстве были великороссами, рекрутир. в центр. губерниях империи (среди офицеров, в осн. тоже рус., встречались немцы и поляки). К сер. 18 в. в Исетской провинции Р. стали преобладающим этносом (в 1744 — 61%). Со 2-й пол. 18 в. на Южный Урал прибывали в осн. выходцы из Казанской (Симбирский уезд), Нижегородской, Вятской губ. В 1760—70-е гг. переселенцы составляли 10,9% населения Чел. уезда. Переселенч. поток из Зауралья и Западной Сибири практически прекратился (однако в течении всего 19 в. значительная часть рус. населения Троицкого и Чел. уездов отождествляла себя с сибиряками, а терр. местожительства — с Сибирью). С сер. 18 до кон. 19 вв. для работы на предпр. горнозаводской промышленности на Южный Урал переселялись различные категории населения, преим. рус., из европ. части России, Прикамья и со Ср. Урала. В 1820-е гг. на Южном Урале появились юж.-рус. (курские) переселенцы. Во 2-й четв. 19 в., со стр-вом Новой пограничной линии, Новолинейный район заселялся выходцами из внутр. кантонов ОКВ (с терр. Приуралья и Ср. Волги) — казаками и представителями др. сословий (преим. Р.), также зачислявшимися в казаки ОКВ. При этом преим. совместное расселение представителей разных этносов (калмыки, мордва, поляки, украинцы и частично нагайбаки) способствовало относительно быстрой ассимиляции их Р. В пореформ. период, и особенно после стр-ва Самаро-Златоуст. и Транссиб. ж. д., через Юж. Урал на В. перемещался поток агр. переселенцев (см. Переселенческое движение), значительная часть к-рых оседала в крест. волостях Чел. и Троицкого уездов, а также в качестве арендаторов — на каз. землях 2-го и 3-го отделов ОКВ; подавляющее большинство рус. переселенцев являлось выходцами из Курской губ. (старожильч. население называло их куряками). В формировании рус. населения Челябинской обл. кроме собственно Р. приняли участие представители др. слав. (украинцы и белорусы), а также финно-угорских (преим. мордва) этносов (см. Угры), к-рые в условиях изоляции от осн. этнич. терр. достаточно быстро воспринимали рус. культуру и яз.; особенно активно процессы этнич. ассимиляции протекали в городах. Мн. потомки украинцев, белорусов, мордвы чаще всего уже во 2-м поколении считали себя Р. Темпы ассимиляции населения возросли в сов. период, особенно в 1930-е гг., период индустриализации, коллективизации. В 1939 (до выделения Курганской обл. из состава Чел. обл.) числ. Р. в Челябинской обл. составляла 2443,646 тыс. чел. (87,2%). После 2-й мир. войны в ассимиляционный процесс были вовлечены немцы и евреи, отчасти татары и башкиры. Ассимиляционные процессы интенсивно продолжаются в настоящее время, особенно у белорусов, украинцев и мордвы. Распад СССР способствовал миграции в Челябинской обл. рус. населения из Казахстана и Ср. Азии. При снижении общей числ. населения области на 0,4% числ. и уд. вес Р. выросли с 2929,507 тыс. чел., или 81% (1989), до 2965,885 тыс., или 82,5% (2002). В Челябинской обл. Р. составляют большинство населения во всех адм. районах и терр. гор. подчинения, кроме Кунашак. (13,6%) и Аргаяш. (29,7%) р-нов.
Русские календарные обряды, традиционные ритуалы, лишенные непосредств. практич. целесообразности, носящие в целом магич. характер и связ. с циклом агр. работ. Включают напластования разных эпох, в т. ч. (в пережиточном виде) следы древнейших культов — почитания солнца, растений, предков. С введением христианства в календарной обрядности у Р., как и у всех европ. народов, произошел сплав дохристианских и христианских элементов. Обряды, прежде приуроч. к определ. датам год. цикла, были совмещены с датами христианского календаря; свойства древних мифологич. персонажей перенесены на правосл. святых (скотий бог Велес — св. Власий и др.). В магич. заклинания вошли нек-рые церк. молитв. формулы, обращения к правосл. святым, Богородице, Христу; в обрядах стали использоваться предметы церк. культа. К 19 в. обрядность существенно трансформировалась: постепенно утрачивалась осн. функция обряда, направл. на обеспечение благополучия человека магич. способами; усиливались игровые элементы; часть обрядов приобрела характер праздничных увеселений. На Урале календарь правосл. старожильч. населения дополнялся обычаями переселенцев, календарем старообрядцев. Наиб. развиты у Р. зимний и весенний обрядовые циклы. Обряды зимнего солнцеворота — Святки — длились с 24 дек. по 5 янв. (по с. ст.), т. е. с Рождественского сочельника (канун Рождества Христова) до кануна Крещения. Задачи святочных обрядов: обеспечить подготовку к новому урожаю и благополучие сообщества (общины, «всего мира») в течении всего года; получить прогноз на будущее. Содержание святочной обрядности: обрядовая еда; магич. действия с хлебом, зерном (символом плодородия) и соломой; гадания, колядование, ряжение, игрища молодежи, поминание родителей. Святочные кушанья: кутья (под Рождество — постная; под Новый год, Басильев день — 1 янв.,— «щедрая»); взвар; для Зауралья характерны сладкие творожные «сырчики» с изюмом (их ели в мороженом виде), блюда из свинины (холодец, свиная голова или целый поросенок) или жареный гусь. Для обеспечения хорошего урожая на полу в избе стелили солому, ставили снопы, за к-рыми прятался хозяин; детей спрашивали, видят ли они отца; когда дети отвечали: «Нет»,— хозяин произносил заклинание, в к-ром выражал пожелание, чтобы рожь уродилась такая высокая и густая, что смогла бы скрыть человека; на столе под скатертью выкладывали крест из разного зерна. Под Новый год и далее вплоть до Крещения гадали об общем благополучии семьи, судьбе каждого чл. семьи в предстоящем году, об урожае на каше (бросали ее в потолок; если прилипло мн. каши — год будет благополучным и обильным), на колосьях (шли на гумно, зубами выдергивали стебли: полн. зерном колос предвещал хороший урожай) и т. д. Суть обряда колядования — обеспечение благополучия через задабривание потусторонних (по древним представлениям Р., во 2-й половине Святок — «страшные вечера» — нечистая сила берет верх и свободно расхаживает по земле). Представителями нечистой силы выступали колядовщики, нередко наряж. чертями, мертвецами и т. д. Они обходили дворы; стоя на крыльце или под окном, пели колядки, величая хозяев и требуя подарков (нередко угрожали отобрать их силой); получив угощение, исполняли песню с пожеланиями здоровья, хорошего урожая, богатства (в адрес скупых хозяев звучали ругательства и угрозы). Колядовщикам раздавали ритуальное печенье в виде птиц и ж-ных («коровки», «козульки») и др. угощения, иногда водку. Считалось, что если колядовщики обошли дом стороной, это предвещает несчастье. Среди олицетворявших нечистую силу ряженых наиб. архаичные антропоморфные маски — старик со старухой, покойник; самые древние зооморфные маски — бык, конь, коза; переодевались также мужчины в женщин, женщины — в мужчин. По мере утраты обрядом магич. характера среди ряженых появлялось все больше бытовых масок (барин и барыня, цыган и др.). В ряженье, как и во мн. др. обрядах, проявлялось представление об очищающей силе смеха: маски делали смешными («чем чуднее, тем смешнее»). На Урале среди «чудных» масок выделяли «букорьков», «горбунов», «кудеса», «шуликанов»; рядились коровами, медведями, покойниками. Старообрядцы, следуя религ. предписаниям, не участвовали в игрищах, не пели мирских песен; у них бытовал свой святочный репертуар. Крещенская обрядность Р. связана с водой: совершался крестный ход к проруби, куда окунались самые благочестивые и обязательно те, кто участвовал в ряженье. Масленица — комплекс разноплановых обрядов (относящихся частично к зимнему, частично к весенне-летнему циклам) — общинных агр. и семейных (для рус. С. характерно доминирование семейной составляющей). Др. назв. Масленицы — Сырная неделя, т. к. в это время из «скоромной» пищи разрешались только «молосное» (молочные продукты) и яйца. Большая роль в масленичных обрядах отведена веселью и смеху, эротич. играм парней и девушек, испытаниям молодоженов. Осн. элементы Масленицы: обилие жирной пищи (связ. с магией плодородия); катание с гор и на лошадях; чествование «молодых» (молодоженов); проводы Масленицы. Гл. блюда: блины (архаич. форма обрядового хлеба, связ. с культом предков), оладьи. Характерно ритуальное посещение родственников с угощением блинами (отсюда фразеологизм «поехать к теще на блины»). Всю масленичную неделю катались с ледяных гор (на Урале — «катушек»), стараясь проехать как можно дальше (чтобы лен вырос длиннее). В последние дни Масленицы катались на лошадях, запряж. парами или тройками, с бубенцами на дуге. В катаниях непременно участвовали молодожены (поженившиеся в текущем году). Устраивались также смотрины молодоженов, ритуальное целование молодушек. Все это должно было повлиять на плодородие земли и обеспечить людям благополучие и потомство. Проводы Масленицы совершались в воскресенье. Накануне по всей деревне собирали старые вещи для костра, к-рый устраивался за околицей. В одну руку солом, чучела Масленицы, наряж. в ветхую жен. одежду, вкладывали блин, в др.— бутылку с водкой и, установив в сани, вывозили «на катанья». Иногда Масленицей наряжали человека; на Урале встречалось как антропоморфное изображение (чучело), так и ряженье. Кульминацией было сожжение чучела; в костер бросали и все остатки масленичных яств (блины, яйца и др.); пепел от костра разбрасывали по полям (чтобы урожай был богаче). В обряде проводов Масленицы антропоморфное чучело олицетворяет богиню смерти; она будет вредить оживающей природе, если ее не уничтожить (в ряде местностей имитировался похоронный обряд); сожжение (похороны) Масленицы — жертвоприношение земле, к-рая воздаст богатым урожаем; костры — разгорающееся весной солнце (их раскладывали на возвышении, иногда поджигали колесо, укрепл. на шесте в середине костра). Обрядность периода Вел. поста направлена на обеспечение урожая и в целом плодородия. В «Сороки», или «Кулики» (9 марта, день Сорока мучеников по церк. календарю) совершался обряд встречи весны. Женщины готовили выпечку в форме птиц («грачики», «жаворонки», «тетерки»); дети бегали с ними по улицам, обращаясь к птицам с просьбой принести весну и выкрикивая призывы-заклинания: «Приди, весна, с радостью, с великою милостью, с хлебом высоким, с корнем глубоким» и т. д. В старину весну закликали и девушки, собираясь на горке или влезая на крыши, на деревья. В Благовещение (25 марта) также пели песни-веснянки и пекли «птичек». Благовещенские просфоры подмешивали к семенам (след. за Благовещением день считался наиб. удачным для сева). В Юрьев день (23 апр., день св. Георгия, Егорий Вешний) совершали первый в году ритуальный выгон скота в поле, сопровождая его обрядами-оберегами: ж-ных выводили рано, чтобы они прошли по считавшейся целебной юрьевской росе; погоняли скот (освящ. на Вербное воскресенье, за неделю до Пасхи) вербой, к-рую после этого бросали в воду или втыкали в поле на меже; пастухов кормили, одаривали; они в ответ совершали магич. действия (обходили стадо трижды с иконой св. Георгия Победоносца либо с замком, как бы запирая стадо, или с хлебом; затем пастух забегал вперед и втыкал топор в первый попавшийся столб, чтобы волки не приближались к стаду, и др.); стегали освящ. вербой людей (для здоровья). На 4-й («крестопоклонной») неделе Вел. поста пекли из теста «кресты», имевшие магич. значение (воздействие на плодородие земли); с ними потом выезжали пахать 1-й раз, пахарь съедал их, или скармливал лошадям (волам), или крошил и «сеял» вместе с семенами. В 19 в. «кресты» стали использоваться для гадания, в них запекали деньги, щепочку, крестик и др. (кому что достанется). В Чистый четверг последней (Страстной) недели поста заклинали овсяным киселем мороз (чтобы не сгубил урожай), обливались или умывались водой, набранной из родника до восхода солнца («пока ворон детей не купал»); в нек-рых местностях окуривались можжевельником, в Сибири обходили во дворе скотину с магич. предметами и заговорами. «Четверговые» свечи, просфоры считались надел. особой силой и использовались при севе. Пасха — гл. у Р. правосл. праздник. Пасх. обрядность связана с солярным культом (считалось, что на Пасху «солнце играет», его игра наделяет землю плодородной силой) и культом предков. В ее традициях хороводы, катание на качелях, пение «веснянок», посещение могил родителей и родственников (в день Пасхи, на Радуницу — вторник на след. неделе от начала праздника — и на Троицу; на могилах совершали «жертвоприношения», оставляли пасх. яйца). Пасх. обрядовая еда: кулич; «сырная» пасха (приготовл. из творога, прессов, в особой форме в виде усеч. пирамиды, с выдавл. по бокам крестами); краш. в кр. цвет вареные яйца (символ мир. начала, из к-рого сотворено все живое). Вся еда освящалась в церкви; яйцами «христосовались» (обменивались, затем целовали друг друга), дарили их пастухам при выгоне стада, дарили друг другу, катали с горки или по спец. наклонному дерев. лотку, били яйцо об яйцо (чьеи уцелеет), в поле подбрасывали вверх (чтобы рожь росла высокой). Первое воскресенье после Пасхи — Фомино воскресенье, Кр. горка — девичий праздник; в этот день справляли свадьбы и сватались; в ряде мест мужчины под предводительством старика (в др.— женщины, к-рых возглавляла женщина верхом на помеле) ходили по домам, песнями величая молодоженов и требуя угощение (угрожали тем, кто скупился). Весенне-летняя обрядность была призвана сберечь посевы, способствовать их скорому росту. На Вознесение (через 40 дней после Пасхи) пекли из теста «лесенки» с 7 ступеньками (по числу небес), бросали их в рожь; женщины шли в поле, поев там яичницу, бросали вверх ложки (чтобы рожь росла высокая), катались по ниве, выкрикивая: «Рожка, рожка, потянись, Христу за ножку ухватись!». Через 7 нед после Пасхи отмечали Троицу, в к-рой слились христианский праздник Св. Троицы и языч. Русальная неделя (Зеленые святки). Осн. обряды этого комплекса, совпадающего по времени с летним солнцестоянием и связ. с культом умерших и культом растений, происходили в Семик (последний четверг перед Троицей). Дома украшали распустившимися ветками, девушки «водили русалку» (наряж. русалкой девушку), к-рую затем прогоняли в ржаное поле; «завивали» березки в лесу (наклоняли к земле и связывали вместе верхушки 2 деревцев), под ними трапезничали (в т. ч. обязательно яичницей), пели, водили хороводы; из веток заплетали венки, «кумились» между собой (целовались через венок и обменивались платками или кольцами, становясь «кумушками» — подружками). Обычай кумовства — пережиток древнейших обрядов, отмечавших половую зрелость девушек и принятие их в особую половозрастную группу (так, у белорусов на Троицу кумились девушки с девушками, а на Петров день — девушки с парнями). На Троицын день «развивали» березки — «раскумлялись»; надевали венки и гуляли в них, затем бросали в воду и гадали по ним о будущем замужестве (с венком связывалось понятие о смерти: потопление венка означало конец, «смерть» девичества). Купала, или Иван Купала (24 июня),— праздник летнего солнцеворота, время подготовки к уборке урожая. Купальская обрядность сочетала элементы солярного культа, агр. магии и очистит. ритуалы; включала также эротич. элементы, имевшие агр.-магич. значение. Осн. составляющие купальской обрядности: костры, гадание на венках, сбор трав (зелья), обряды-обереги от нечистой силы. Травы, собранные в ночь под Ивана Купалу, считали магич.; в эту ночь искали цветок папоротника, к-рый, по поверью, раскрывает клады; в нек-рых местностях зажигали костры от «живого огня» (добытого трением) и прыгали через них. На Иванов день обливались или купались (очистит. обряд перед жатвой); в ряде мест девушки (в венках, с букетами трав и цветов) — совм. с парнями. Летняя обрядность завершалась Петровым днем (29 июня), после к-рого начинали косить травы. Самым опасным в году считался Ильин день (20 июля). С Ильей Пророком соединилось в представлениях Р. древнее божество грома и молнии — Перун; для предотвращения гнева Ильи Пророка ему в этот день приносили жертвы. Затем в рус. обрядовом календаре следуют 3 Спаса — Медовый, Яблочный и Хлебный (1, 6 и 16 авг.). В день Медового Спаса выламывали соты и первый мед относили в церковь «для поминовения родителей»; после Яблочного Спаса, считавшегося праздником урожая, разрешалось есть фрукты и овощи (освящ. в церкви); в Хлебный Спас пекли хлеб из муки нового урожая. В день Успения Богородицы (15 авг.) заканчивали жатву; женщины «купались» (катались и кувыркались) на жнивье с приговорами. На осень приходятся традиционные «женские» праздники, связ. с браком и семейным достатком. С Покрова Пресвятой Богородицы (1 окт.) начинались свадьбы; девушки приговаривали: «Покров, Покров, покрой землю снежком, а меня женишком!» На зиму «закармливали» скотину последним сжатым снопом («поминальником»), что должно было помочь ж-ным пережить зиму. Последний праздник календарного года — зимний Никола (6 дек.) — связан с семейно-родовым культом. В 20 в. происходил распад традиционной нар. обрядности; нек-рые сохранявшиеся традиции утратили магич. суть; появился ряд новых, искусственно созданных обрядов и праздников (проводы рус. зимы, встреча весны и др.), не несущих магич. функции.
Русские семейные обряды, ритуалы, связ. с важными вехами человеч. жизни (рожд., брак) и смертью. Возникли на общей основе с календарными обрядами, исполнялись одними и теми же коллективами (половозрастная группа, семья, группа родств. семей, община или ее часть); имеют сходные формы, функции и фольк. сопровождение, включают элементы древних агр. культов (фаллич. и др.); подчиняются агр. (рожд.— развитие — «цветение» — «плодоношение» — увядание — смерть) и календарному ритму (брачные гадания на Святки, молодежные гулянья и девичьи обряды в Русальную неделю, календарное приурочение осенних церк. и полуцерк. жен. и девичьих дней, в к-рых правосл. культ Богородицы, Параскевы Пятницы и др. святых слился с культом слав. языч. богини Мокоши); содержат немало церк. элементов. Традиционно цикл родильных обрядов длился 5—7 дней; включал ритуалы, сопровождающие появление ребенка на свет, инициационные (символизирующие принятие в семью и общину) и очистит. Обычно скрывали от посторонних беременность и сам момент родов (роженица сдерживала крик). Гадали по приметам, кто родится. До наст. времени принято определять пол ребенка по форме живота и степ. пигментации на лице берем. женщины: мальчик — заостр. живот, слабая пигментация; девочка — округлый, пигментация сильная («девочка отбирает у матери красоту»). Чтобы способствовать рожд. мальчика (более желат. по ряду экон. и бытовых причин), будущая мать носила рубашку женщины, у к-рой рождались мальчики, или (в каз. среде) старалась присесть на место, где посидела имеющая сына женщина, незаметно дать грудь младенцу мужского пола и т. д. Обычай предписывал рожать в нежилом помещении (баня, клеть, хлев, чулан), т. к. роженица считалась нечистой. Роды принимала повитуха («бабка»), ей помогали пожилые, имевшие детей женщины (что должно было обеспечить благополучное разрешение от бремени). Считалось, что роженице мешают узлы (расплетали даже косы). При затрудн. родах раскрывали двери, ставни, сундуки и др., расстегивали одежду; роженицу заставляли пролезать через хомут, перешагивать через мужа (к-рый ложился ничком на порог); открывали церк. врата, зажигали свечи, сохранившиеся после венчания, и пр. Новорожденного принимали в отцовскую рубаху (чтобы отец любил) или в решето. Пуповину у мальчика перерезали на топоре (или др. муж. инструменте), у девочки — на веретене или прялке; вместе с последом закапывали в землю (на этом участке потом сеяли овес, ячмень или траву, всходы срезали, сушили и использовали как лекарство). На Урале встречался обычай зарывать послед в подполе на завалинке; иногда его сушили и использовали как талисман (напр., держали при себе во время суд. разбирательства). Новорожденного обмывали (очистит. обряд) и, чтобы ребенок хорошо рос, заворачивали в рубаху отца (сына) или матери (дочь). В свивальник, колыбель или в ушат, где купали ребенка, клали обереги (кусок угля, монету, зерно, соль); одноврем. они служили средством приобщения ребенка к очагу, семье и родным. В ряде мест пекли ржаные хлебцы с оттиском ступни новорожденного и рассылали родственникам, живущим в др. деревнях. На 3-й, 7-й или 9-й день после родов (иногда повторно на 40-й) производился обязат. и важнейший ритуал очищения роженицы и повитухи («размоины», «размывки»); на Сев. Урале родильнице и «бабке» не положено было до «размывки» брать в руки иконы и церк. свечи; в Н. Тагиле роженица после очистит. бани лила «бабке» на руки воду, в той же воде сама мыла руки, затем обе утирались одним полотенцем; по окончании церемонии роженица одаривала «бабку». По языч. обычаю имя ребенку давалось в память умершего родственника, с введением христианства — по святцам (из списка в пределах 8 дней до и после рожд.). Существовал обычай, особенно в семьях, где долго не рождались дети, давать параллельно с офиц. именем условное (Ждан, Первуша, Вторуша, Третьяк и др.). Церк. крещение совмещало очистит. обряды, принятие ребенка в общину и его наречение. Ребенка старались окрестить как можно раньше (обычно на 3-й день). Крестными отцом и матерью были ближайшие родственники (брат матери и сестра отца); они санкционировали принятие ребенка в семейный круг, в дальнейшем становились покровителями крестника (между собой считались духовными родственниками и назывались кумовьями). По возвращении из церкви устраивали «крестины» — угощение, на к-рое приглашали крестных, родственников, повитуху. Подавалась каша (на Урале — пшенная или рисовая), на нее клали деньги для «бабки». Родственницы и соседки («чистые», т. е. не берем. и не испытывающие ежемесячного недомогания) поочередно посещали молодую мать и новорожденного на след. день после родов или крестин; приносили сладкий пирог с полож. на него гостинцем для роженицы. Женщина после родов 6 нед не показывалась на людях, чтобы «не изурочили» («не сглазили»). Заключит. обряд родильного цикла — «постриги» (празднование 1-го дня рожд.): ребенка сажали на топор (мальчика) или на веретено (девочку); повитуха или отец стригли ему волосы крестообразно, затем наголо; гости одаривали ребенка «на зубок». [В первые 10-летия Советской власти вместо крестин устраивали «октябрины»; младенцам давались имена в духе времени (Дрезина, Звездина, Сталина, Трактор и т. п.); в дальнейшем этот обычай не закрепился.] По достижении ребенком подросткового возраста проводились обряды инициации (переход в новую половозрастную группу): сажание на коня и первое боронование — для мальчика (после этого его называли «борноволок»); первое прядение в присутствии родственников или первое надевание юбки — для девочки (к-рую в раннем возрасте называли девчонкой, с 10—13 лет и до венца — девахой, девицей, девкой, девушкой). Брачный возраст женщин был 16—18 лет; 20-летняя невеста считалась «перестарком» (по пословице: «Брагу сливай — не доквашивай, девку отдай — не доращивай!»). Мужчины женились в 18—20 или в 25—26 лет (после отбывания воинской повинности). [В советское время традиционные инициации заменились празднованием получения паспорта (в 16 лет); широко бытовали проводы юношей в армию, в к-рых участвовали, кроме семьи, соседи, общественность предпр. или колхоза.] Суть традиционной рус. свадьбы — коллективное санкционирование перехода жениха и невесты в иной статус, новую половозрастную группу (а невесты — в семью жениха на положение снохи), породнение семей жениха и невесты. Свадьбы совершались обычно осенью; ритуал представлял собой сложный комплекс обрядов, связ. с магией плодородия. Традиционная форма свадебного обряда у Р.— «купля» (с элементами торга), практиковалась и свадьба «убегом» (девушка при пособничестве близкой подруги тайно убегала к жениху, производилось тайное венчание, после чего молодые ставили родителей в известность об этом событии). Участниками свадьбы были родственники с обеих сторон и приглаш. на застолье односельчане; остальные («зрители») устраивали заставы, заходили во дворы виновников торжества, пели песни, получая конфеты и пряники. В свадьбе участвовали лица с закрепл. ролями (функциями): стряпуха (готовившая свадебное угощение); колдун (призванный отвести от молодых влияние злых сил и умыслов); крестные (в роли сватов и свах); дружки со стороны невесты и жениха (распорядители свадьбы, в задачу к-рых входило также нести охрану, балагурить, шутить); тысяцкий (самое почет. лицо, чаще всего крестный или близкий родственник жениха, возглавлял поезд жениха, нес нек-рые свадебные расходы); бояре (спутники жениха, его дружина); коробейники (перевозили приданое невесты); подружки (незамужние подруги невесты; шили приданое, участвовали в предсвадебном девичнике, приготовлении свадебного каравая, переодевали невесту, были вместе с ближайшими родственницами невесты самыми активными исполнительницами песен — обрядовых, корильных, величальных, шуточных, плясовых, частушек). Первая часть свадебного ритуала — обряды от сватовства до дня венчания: «разведка» о согласии невесты (проводилась женщинами); сватовство (выборные сваты делали офиц. предложение); смотрины невесты; «дворосмотрины», или «печеглядены» (осмотр х-ва жениха); «рукобитье», или «пропоины» (родители договаривались о размере приданого, свадебных расходах, подарках; придя к согласию, молились); «сговор», или обручение (обряд сближения жениха и невесты, проводившийся за неделю — месяц до свадьбы); накануне свадьбы — девичник, иногда и мальчишник. После просватанья у невесты собирались подружки — шить недостающее приданое, при этом невеста «ревела» (причитала, прощаясь с девичеством). Приданое начинали готовить сразу после рожд. девочки (по пословице: «Дочку — в колыбельку, приданое — в коробейку»); впоследствии оно составляло личную собственность новобрачной. Неимущей невесте («бесприданнице») помогали родственники, покупая вещи в складчину. В приданое входили: одежда, украшения, постельные принадлежности, скатерти, полотенца, половики и т. п.; рубаха и штаны жениху, подарки свекрови, свекру и др. родственникам жениха; прялки (что связано с древним культом Мокоши — богини-пряхи, считавшейся и богиней плодородия, покровительницей жен. трудов и рукоделия; в символике орнамента на прялках отражены языч. представления о браке); иногда (напр., в нек-рых районах Сибири) скотина для первого обзаведения молодых. Приданое перевозили накануне свадьбы или во время венчания, не отдавали его без выкупа. Жених на сговоре или на рукобитье вносил «кладку» из денег, одежды, продуктов (в отличие от мусульм. калыма, к-рый был платой родителям невесты за девушку, кладка предназначалась для наряда невесты и свадебных расходов). Размеры приданого и кладки были разными у различных групп населения; так, в каз. среде приданое от невесты часто не требовалось, зато жених должен был приготовить для нее полн. наряд. Вторая часть свадебного ритуала — от утра дня венчания до брачной ночи. Венчание — церк. (опосредованно и гос.) санкция брака — было также пограничным моментом между «печальной» и «веселой» частями свадьбы; после него устраивалось застолье. Идя под венец, жених и невеста опоясывались сеткой или вязаным поясом (узлы считались оберегом от порчи). Наряд невесты включал простой платок, сарафан темного цвета и покрывало, полностью закрывавшее фигуру и лицо (для предохранения от «порчи») и снимавшееся (с особой церемонией) только после венчания. Затем (иногда на 2-й день) невеста надевала кр. сарафан, украшения. Перемена головного убора и прически новобрачной отмечала ее переход в статус «молодухи»: утром перед венчанием подружки «продавали» невестину косу жениху; после венчания молодую «окручивали» (в старину собирали волосы в неплетеный пучок, позднее укладывали на голове 2 заплет. косы) и надевали полностью скрывавший волосы головной убор замужней женщины (с пожеланиями: «На первую ночку Бог даст сыночка», «На каждую ночь сына и дочь» и т. п.); иногда сажали на колени молодой «свадебного отрока» (магич. прием для рожд. первенца-сына). В ряде районов было принято вернувшихся с венчания молодых осыпать зерном с крыльца (для чадородия); родители жениха встречали хлебом-солью молодых («княгиню» и «князя»), к-рые совм. откусывали от каравая. У ворот иногда разводили огонь (для предохранения молодых от «порчи»). Свадебные блюда имели ритуальное значение (продуцирование достатка, детородности); готовились из мяса птиц и ж-ных, обладающих особой плодовитостью (свиная голова, курятина), яиц. На пиршество приглашали в качестве певчих берем. женщин (обязательно нечетное число), к-рые, встав в 2—3 ряда напротив молодых, исполняли песни «неприличного» содержания («Семена ли мои, семянушки» и др.). Дружки произносили приговоры, в к-рых с помощью обрядового скверно- и срамословия подчеркивался эротизм ситуации (по древним представлениям Р., эротизм и сквернословие положительно влияли на плодовитость молодой и отвращали злых духов). Дружка и крестный вели молодых на брачное ложе, к-рое иногда устраивали в овине, на необмолоч. снопах (что должно было стимулировать зачатие); одна из пар гостей или самая близкая подруга невесты предварительно отправлялась «греть постель», к-рую молодым полагалось выкупить. Заключали обряд послесвадебные ритуалы: утром после брачной ночи молодых вели в баню (ритуальное очищение); большое значение придавалось девичьей «невинности», за к-рую жених одаривал тещу (до кон. 20 в. местами сохранялся обычай предъявлять гостям рубашку невесты, простыню); затем в доме жениха устраивалось пиршество с ряжеными (гости бросали сор и деньги под ноги молодой, к-рая сметала все в мешок; новой семье этих денег иногда хватало на неск. месяцев). Первый месяц совместной жизни назывался медовым. Через неделю после свадьбы молодые вместе с родственниками ехали к теще, где гостили 2—3 дня; в течении всего года полагалось устраивать застолье поочередно у всех родственников, одаривать друг друга и т. п. Женщина называлась молодухой (молодкой) до рожд. 1-го ребенка, затем большухой (жена хозяина, старшая сноха в доме) и, наконец, старухой (старшая женщина в доме). Старухи — наиб. уважаемые женщины — были осн. носительницами магико-ритуальных традиций (связ. с уходом за детьми, целительством, похоронами и т. д.), в к-рые женщину начинали посвящать после рожд. у нее детей. В советское время традиционный свадебный ритуал часто заменялся т. н. колх. или комс.-молодежной свадьбой (функция родств. и церк. санкционирования отводилась органам, регистрирующим гражд. состояние, и приглаш. представителям труд., комс. коллективов; к кон. 20 в. свадебный ритуал предельно упростился, доминирующим стал развлекат.-игровой компонент). Традиционная погребальная обрядность отражала нар. представления о загробной жизни, в к-рых христианские идеи слились с языч. верой в то, что «на том свете» человека ждет образ жизни, подобный земному, умершие имеют большую власть над живыми (отсюда сохранение в церк. обряде похорон архаич. элементов: снаряжение умершего, забота о помощи ему при переходе в иной мир; ритуалы, направл. на задабривание умерших). Погребальный обрядовый цикл был незаверш.: начинался в момент смерти, продолжался в похоронных и послепохоронных ритуалах, переходил в календарные поминания умерших (родительская суббота и др.). Считалось, что о приближении смерти можно узнать по приметам (разрушит. действия в доме и вне дома, аномальное поведение ж-ных, необычные сны и проч.). К смерти старались приготовиться — переодеться во все чистое, попрощаться с близкими, исповедаться и т. д.; пожилые люди заранее готовили себе «смертную» одежду и мат-л для гроба, отдавали последние распоряжения. Старики-старообрядцы готовили домовину заранее (иногда спали в ней). Архаич. вид гроба — долбленая колода, поздний вариант — гроб из оструг. досок. Урал. старообрядцы в качестве подстилки в домовину под простыню использовали раскрош. веник (сохран. от Вел. четверга), льняную кудель или вату; подушечку набивали волосами умершего, вычес. при жизни; в гроб клали «подорожную» (запись молитвы; чтобы душа покойника попала в рай). Ныне принято обивать гроб изнутри и снаружи тканью, по краю украшать рюшами из черного шелка, на крышке помещать изображение креста. Для Р. характерна убежденность в том, что родным важно находиться с человеком в момент его смерти. При явном приближении смерти вызывали священника для причащения. Если момент умирания затягивался, открывали дверь, окно, заслонку ночи и т. п. После смерти оповещали родственников и односельчан, чтобы они навестили покойного. На глаза умершего клали медные монеты (убирали, когда тело застынет). В доме занавешивали зеркала (в настоящее время — все отражающие поверхности: экран телевизора, полиров. стенки мебели и др.). Покойника обмывали, обряжали во все чистое, по возможности — в новое (переодевая, одежду разрезали или разрывали), и подпоясывали; женщинам повязывали голову белым платком (невесту хоронили в подвенечном уборе); смертная одежда была белой, сверху надевался саван; старообрядцы обряжали покойника в домотканую одежду туникообразного покроя (без плечевых швов), сшитую «иголкой вперед». Руки, скрещ. на груди, и ноги покойного связывали бинтами (перед выносом тела бинты развязывали и складывали в гроб); на шею вешали крестик; в руки вкладывали иконку, церк. свечу и листок с молитвой. (Ныне принято накрывать покойника спец. белой пеленой с изображениями правосл. символов, сверху раскладывать четное число живых цветов, к-рые убирают перед закрытием гроба.) Раньше в гроб клали обрез. при жизни ногти и волосы, пищу для покойного, дорогие ему вещи, детям иногда — игрушки. Гроб ставился на 2 табуретки (покойник располагался ногами к дверям); в сенях помещали дерев. крест (затем его устанавливали на могиле). Хоронили на 3-й день после смерти, все это время покойника не оставляли одного: ночью родственники поочередно сидели у гроба. Сохранился обычай после смерти человека ставить на подоконник сосуд с водой («чтобы душа умылась») и полож. сверху куском хлеба (воду держат в теч. 40 дней, меняя ежедневно и выливая под деревья; хлеб скармливают птицам или сберегают до посещения кладбища, где крошат на могилу). В теч. времени, пока умерший находится в доме, над ним положено читать псалтырь, окуривать комнаты церк. ладаном (для чего приглашают «бабушку», одаривая ее по окончании обряда). У гроба в языч. времена в качестве обережных ритуалов разыгрывали комич. сценки, произносили непристойные шутки в адрес покойного (отголоском являются пародийные «игры в покойника» на молодежных вечеринках); традиционно близкие родственники или специально нанятые плакальщицы причитали над гробом. Причитания, как и отд. детали всего обряда, имеют мн. местных вариантов. На Урале осиротевшая девушка-невеста причитала по матери: «Разойдитесь да тучи черные, уж вы раздуйте да землю-матушку, разбудите мою мамоньку»; мать причитала над ребенком: «Уж ты сердешно да мое дитятко, уж ты сыночек ты мой миленькой, уж че жо да ты наделало, уж че жо да ты наробило, пошто жо покидать ты родиму матушку». В нек-рых районах гроб при выносе из дома ударяют о порог; по дороге на кладбище качают на всех перекрестках (зафиксировано на Урале). Гроб выносят 6—8 чел. на перекинутых через плечо неразрез. полотенцах; на кладбище полотенца разрывают руками и раздают тем, кто нес гроб и крышку. После выноса покойника близкие родственники по очереди садятся на табуретки, где стоял гроб («чтобы не бояться покойника»; с этой же целью пришедшие проститься с умершим стараются подержаться за его ноги). В доме остаются 1—2 женщины, к-рые моют пол (ведро и тряпку затем выбрасывают). В траурной процессии впереди несут венки из бумажных цветов, перевитые лентами с надписями, затем крышку гроба, гроб, позади идут родственники, за ними — остальные участники похорон. Траурная одежда традиционно темная (черная); женщины долж-ны быть в платках, мужчины — без головных уборов. По дороге до кладбища разбрасывают живые цветы (зимой — веточки хвойных деревьев). Могила (заранее вырытая яма глуб. ок. 2 м) традиционно ориентирована в направлении В.—3. (покойного помещают головой к З.); иногда «с крышей» (дощатый навес над гробом). После прощальных речей гроб заколачивают, опускают в могилу на полотенцах и зарывают; каждый присутствующий бросает в яму горсть земли (в старину перед опусканием гроба в могилу бросали мелкие монеты «для выкупа места на том свете»). В 1-й поминальной трапезе (на кладбище) участвуют и «копальщики» (могильщики). Считается, что с кладбища нельзя уносить ничего, связ. с погребением, поэтому остатки трапезы раздают тут же или оставляют за оградой кладбища; раньше было принято раздавать «милостинку» (мотки ниток, иголки с нитками). Традиционный крест (установл. с вост. конца могилы) перевязывали полотенцем; со временем вошло в обычай заменять крест памятником (когда могила осядет) в виде металлич. пирамидки или кам. стелы [с правосл. крестом (у атеистов — с 5-конечной звездой), указанием дат рожд. и смерти; на кам. плитах иногда высекают скорбные надписи, изображения цветущих веток, ангелов; размещение на памятниках фотографий не одобряется РПЦ]. Вокруг могилы устанавливают оградку (иногда оставляют место для будущего захоронения близких родственников, что является отголоском древнего обычая устраивать родовые кладбища); внутри оградки сажают деревья, кустарники (на гор. кладбищах — цветы на могилу); вкапывают дерев. стол и скамью. Старообрядцы устанавливали на могиле надгробие в виде часовенки («киотка»), могильный холм покрывали дерев. надгробием («голбик»). По церк. предписаниям, самоубийц следовало хоронить на отд. участке (за оградой). После похорон все желающие отправляются на поминальный обед; ритуальное угощение — блины, кутья, водка (раньше подавались также пироги, каши, супы, окрошка, кисель; в настоящее время — стандартный обед из 3 блюд: суп, второе, компот). На поминках едят только ложками (вилки, ножи не подаются). На след. поминки (9-й, 40-й день с момента смерти) собираются по приглашению. На 1-х поминках раздают головные или носовые платки (мужчинам иногда — носки); на 40-й день — чашки и ложки (каждый забирает ложку, к-рой ел); на 9-й и 40-й дни подают «милостинку» (разносят всем знакомым завяз. в узелок еду). Одежду покойного и личные вещи раздают родственникам, знакомым, а также малоимущим (как «милостинку»). На церк. отпевании покойного присутствуют близкие родственники; горсть освящ. земли посыпают на могилу (крестообразно). С кон. 20 в. в городах стали хоронить и методом кремации, однако у Р. остается традиционным обычай трупоположения, сохраняются осн. элементы погребального ритуала. В целом с кон. 1990-х гг. отмечается тенденция к возрождению традиционной семейной обрядности (венчание, крещение, отпевание и др.), к-рая претерпела значит. изменения в 20 в., особенно в сов. период.
Русская традиционная одежда. Традиционный костюм и его эволюция — составная часть истории бытовой культуры, тесно связ. с экон. положением определ. категории населения, ее социальным статусом, психол. особенностями, этнич. окружением и природной средой обитания. Традиционные особенности рус. нар. костюма относительно устойчивы и прослеживаются во мн. локальных вариантах. Муж. костюм представляет собой комплекс, общий для всех групп Р.; почти повсеместно его основу составляли прямые туникообразные или выкройные рубашки, неширокие штаны с «узким шагом» (порты). Рубахи носили поверх штанов, подпоясав. Рубахи и порты обычно шили из домотканого холста, рубахи — обычно из однотонного (часто беленого), порты — в полоску. В качестве верх. одежды бытовали разнообразные кафтаны с клиньями, запахивающиеся на лев. сторону (сермяги, зипуны, поддевки), и халатообразные (с прямым кроем спины) армяки (азямы); они шились из грубого домотканого сукна, позднее, с распространением пром. товаров,— и из фаб. тканей. Зимой носили овчинные шубы, полушубки и длинные тулупы, подпояс. широкими кушаками. Типы муж. и жен. верх. одежды различались мало. Мужчины носили шапки, валянные из шерсти (высокая цилиндрич. шапка — «грешневик»), и овчинные разных фасонов; летом — матерчатые картузы с козырьком. Жен. одежда, значит. дольше сохранявшая локальные особенности, представлена сев.-рус. и юж.-рус. комплексами. Основа жен. костюма — длинная белая холщовая рубаха с плечевыми вставками (поликами) и сборчатым воротом. На С. женщины носили поверх рубахи сарафан — длинную наплечную безрукавную одежду; сев.-рус. костюму свойствен сдерж. колорит. Юж.-рус. жен. костюм состоял из поликовой рубахи, подпояс. тканым поясом, и домотканой поневы (несшивная поясная одежда из шерстяной клетчатой ткани); обильно украшался ткаными узорами, вышивкой, аппликациями; отличался полихромностью, интенсивностью колорита. Крупные коллекции традиционной одежды рус. населения Южного Урала имеются в музеях В. Уфалея, Верхнеуральска, Златоуста, Катав-Ивановска, Чел. Мн. музеи располагают ценными рис. и фотоснимками нар. костюмов. Активная работа по выявлению и описанию образцов рус. костюма ведется обл. центром нар. творчества. Костюмные комплексы различных групп рус. населения Южного Урала обнаруживают значит. специфику при сопоставлении как с общерус. комплексами, так и между собой. Дифференцируются костюмные комплексы крестьянства (старожильч. и переселенч. группы), горнозаводского населения, гор. населения, оренб. каз-ва.
Крестьянский костюм. Осн. типы жен. костюмных комплексов — поневный и сарафанный. Понева была принадлежностью костюма замужних женщин и невест на выданье; девушки ходили в одних рубашках. Древняя понева — несшитая прямая юбка из шерстяной домоткани (темно-синей или в клетку), собранная по верх. краю на вздержку (шнурок); надевалась так, чтобы несшитая часть приходилась спереди. Позднее появилась «сплошная» понева с вставл. впереди прошвой из тонкой ткани, затем — понева-юбка (отличающаяся от обычной юбки только мат-лом и оформлением). На Южном Урале поневы носили (донашивали) недавние переселенцы из юж.-рус. губерний, молодые женщины предпочитали сарафан; к кон. 19 в. понева вышла из употребления. Поневный костюм представлен в музеях Чел. обл. (Златоуст., Копейский, музей с. Миасского Красноармейского района, ЧОКМ) в единичных экземплярах. Для Южного Урала характерен сарафанный комплекс. Различают неск. типов сарафана: сукман (с цельным передним полотнищем), косоклинный (расширяющийся книзу за счет косых боковых клиньев), прямой (или моск., круглый, из собранных в сборку прямых полотнищ на лямках). Сарафаны шили из льняной или шерстяной домоткани, позднее — из покупных материй; в зажиточных семьях праздничные сарафаны могли быть шелковыми. Расцветка сарафанов разнообразна; ткань однотонная или с рис. в клетку; фаб. материю выбирали на свой вкус, чаще всего «в цветочек». Древний тип — косоклинные сарафаны, расшир. книзу, глухие и распашные, цельнокроеные или на лямках. Более новый тип — прямой глухой сарафан из 6—7 полотнищ, на лямках. У глухих сарафанов встречается имитация застежки дутыми медными пуговицами, нашитыми спереди сверху донизу на полосу золотого позумента, к-рым отделывался и край подола. В поневном и сарафанном комплексах присутствует длинная холщовая рубаха с присбор. воротом (белая или пестрядинная), всегда имеющая полики; в поневном костюме полики рубах косые (трапециевидные), в сарафанном — прямые (прямоугольной формы). В древности у рубахи все открытые срезы (края подола, рукавов, ворота) украшались вышивкой, имевшей значение оберега; орнаментировались и полики. Рубахи нередко изготовлялись составными: верх (рукава, станушка) — из тонкого холста или из фаб. материи; низ (стан, подстава) — из грубого холста или пестряди; рукава могли быть из др., более нарядной ткани (ситец, коленкор, кисея). В позднем варианте комплекса рубаху заменяют 2 предмета ниж. белья — юбка и рубашка; поверх ниж. рубашки надевалась 2-я, более нарядная. В оба типа костюма входила короткая плечевая одежда: с поневой носили навершник (распашная или глухая кофта туникообразного покроя); с сарафаном — душегрейку на лямках или шугай с рукавами. Фартук (запон) не был непременной деталью костюма; при этом использовался не только как рабочая одежда, но и как повседневная и праздничная. Фартуки были разные: повязываемые на груди, на талии, надеваемые через голову. Обязат. элемент костюма — пояс, чаще узорный, домашнего тканья (не подпоясывали только сарафан из дорогой ткани, чтобы не портить ее; в этом случае поясом подвязывали рубаху под сарафаном). Орнамент поясов включал древние символич. мотивы (ромбы с крючками по углам, свастика и др.), цветные радужные полосы; на мн. поясах были вытканы слова и целые фразы. В кон. 19 — нач. 20 вв. появились сарафаны с пришивным ситцевым лифом, «парочки» (сшитые из одинаковой материи сарафан и кофта-казачок с отрезной баской), юбки с кофтами. Старинный обычай требовал от замужних женщин полностью закрывать волосы («засветить волосом» считалось позором). Девушки ходили с непокрытой головой или надевали платки, косынки; заплетали волосы в 1 косу, завязывая ее на конце одной или неск. широкими разноцветными лентами. Во время свадьбы волосы расплетались на 2 косы и укладывались вокруг головы. Общерус. жен. головной убор — кика (твердая шапочка, чаще «рогатая») с повяз. поверх нее нарядной матерчатой сорокой, состоявшей из очелья, боковых крыльев и донышка (хвоста); убор дополнялся позатыльником с бисерной поднизью. Позднее в результате слияния твердой основы (кики) и мягкого верха (сороки) возник кокошник. В форме и назв. этих головных уборов отразились древние религ.-магич. представления Р. Женщины носили также повойники (мягкие шапочки, у к-рых спереди могла вшиваться палочка для придания нужной формы), повяз. сверху платком. Зимним головным убором была шаль. Жен. украшения: серьги; прикрепляемые к головному убору височные украшения — бисерные поднизи, перья, живые цветы (иногда сплет. в венки); медные и серебряные кольца; разнообразные бисерные ожерелья; борки (расшитые бусами воротники из ткани). Верх. жен. крест. одежда — зипуны из сукна, нагольные и крытые шубы. Обувью служили лапти, кожаные и суконные «коты» и башмаки; зимой — валенки. В обувь надевали нитяные или шерстяные носки. Муж. костюм кон. 19 — нач. 20 вв. составляли рубаха (белая или пестрядинная) и порты (пестрядинные или из набивной ткани), стянутые по верху гашником; молодые парни по праздникам надевали плисовые или нанковые шаровары. Рубахи были 2 типов: 1-й — с прорезью посередине и с пришивным воротником, 2-й — без воротника, с разрезом справа или слева (косоворотка). Рубаха застегивалась на неск. мелких пуговиц; как правило, имела «подоплеку» (подкладка на спине, груди и плечах из др., часто старой, ткани). В будни носили рубахи из домотканого холста, ситца; в праздники — из сатина, шелка. У праздничных рубах украшались вышивкой края рукавов и подола, ворот и планка; иногда вышивка покрывала всю грудь. Рубаху носили навыпуск, подпоясав узорным домотканым или шелковым поясом. Крестьяне подстригали волосы «в скобку», носили бороду. Муж. головные уборы: суконные и войлочные шапки, войлочные шляпы с узкими полями, суконные фуражки (у молодежи); зимой — шапки с меховым околышем и меховые. Верх. одеждой служили длинные и короткие кафтаны, подпояс. кушаком; зимой — дубленые полушубки и длинные тулупы. В будни носили лапти с онучами (дл. 2 м), обмот. веревочными оборами; летом использовали холщовые онучи, зимой — суконные; позднее вошли в употребление и шерстяные носки. Лапти в распутицу подшивали пеньковой бечевой или прикрепляли под ними дерев. колодки. Праздничной обувью (у зажиточных крестьян и повседневной) были кожаные сапоги. Зимой повсеместно носили валенки. На руки надевали шерстяные вязаные варежки, меховые и кожаные рукавицы. Традиционный костюм, сохранявшийся в крест. среде дольше, чем у др. групп населения, к нач. 20 в. постепенно менялся под влиянием гор.
Городской костюм. Население крупных урал. городов (Троицк, Чел. и др.) в нач. 20 в. в целом следовало европ. моде; в рабочей среде, особенно у тех, кто недавно прибыл из деревни, частично сохранялись традиционные элементы нар. костюма (косоворотки, лапти и др.). Рабочие нек-рых предпр., напр. чаеразвесочной ф-ки Высоцкого в Чел., носили форм. костюмы. В 1905—10 утвердилась мода на «русский костюм»: зажиточные, образов. горожане одевались в косоворотку, шаровары, притал. поддевку со сборками, высокие сапоги, фуражку с лакир. козырьком. В 1920-е гг. новшеством было включение в костюм одежды воен. и полувоен. покроя (френч, брюки-галифе, кожаные куртки, кожаные и кирзовые сапоги). Женщины-активистки носили в осн. юбки с блузками, кр. косынки; отказавшись от традиционной прически, стригли волосы «под польку». С 1930-х гг. в одежде гор. населения все заметней стирались социальные и культ.-бытовые различия; горожане стремились одеваться в готовое платье или костюмы, сшитые по индивид. заказу в ателье. Дольше всего сохранялись различия в костюме, связ. с возрастными предпочтениями. Со 2-й пол. 20 в. в одежде горожан используются (в осн. людьми старшего поколения или как сезонная рабочая одежда) только отд. предметы традиционного нар. костюма, удобные в условиях урал. климата: теплые платки и шали, меховые шапки, вязаные носки и варежки, рукавицы, нагольные и крытые овчинные полушубки; кожаные сапоги, валенки. Костюм горнозаводского населения. На Южном Урале сложился к кон. 19 в. Сочетал элементы крест. и гор. костюма; при этом традиционные черты устойчивее сохранялись в костюме недавних выходцев из деревни, а также низкооплачиваемых рабочих; квалифицир. рабочие одевались по гор. моде, шили одежду на заказ в мастерских или покупали готовую в магазинах. Гор. мода проникала в рабочую среду в осн. через представителей заводской администрации, местной буржуазии, интеллигенции. Костюм, гл. обр. жен., различался и по конфессион. принадлежности (к православным или старообрядцам). Для горнозаводской зоны характерно сравнительно длит. бытование домотканой одежды из льна (лен выращивали до 1930-х гг., позднее это было запрещено; многие сеяли его тайком и после запрета) и конопляной поскони. Одежду из домоткани (из старых запасов льна) носили мужчины и женщины до 1950-х гг., что было связано с тяжелым экон. положением в послевоен. период. Домоткань использовалась на муж. порты, рубахи, онучи, жен. рубахи, сарафаны, ниж. и верх. юбки, фартуки. В жен. костюме сосуществовали традиционный сарафан и гор. «парочка». У женщин из старообрядч. семей сохранялся сарафан-клинник; православные носили прямые сарафаны на лямках, со складочками на спине, кофты из плотного мат-ла на подкладке из коленкора, свободного покроя, с поликами (для пышности), с разрезом спереди (застегивался на пуговицы). С сарафаном надевали рубаху («рукава»), цветной тканый пояс из гарусной пряжи с кистями; выше груди повязывали запон (фартук). Костюм (юбка и кофта), сшитый из одной ткани, называли платьем. Юбки преобладали прямые, широкие, с «борами» на талии; завязывались гашником или имели пришивной поясок; могли быть темными однотонными или цветными в мелкую клетку. Кофты с воротником-стойкой, прямого покроя, притал., расклеш. книзу, носили навыпуск; праздничные шили из сатина или кашемира яркого цвета (желтые, голубые, кр.). Ниж. бельем служили станушка и ниж. юбка, к-рая кроилась с оборкой (для придания объема верх. юбке); в нач. 20 в. появились панталоны, рубашки без рукавов. В 1950-е гг. неотъемлемой частью праздничного костюма молодых заводчанок стал пиджак. В 19 в. бытовал старинный головной убор — сорока, позднее ее заменил платок; зимой при выходе из дома поверх головного убора надевали шаль. Старообрядки складывали платки прямоугольником, надвигали на лоб (до бровей), скалывали под подбородком булавкой. Православные складывали платок треугольником и завязывали под подбородком на узел; лоб оставляли открытым. Жен. украшениями служили кольца, браслеты, броши, серьги. Верх. демисезонная одежда женщин — длинные утепл. жакетки из плюша и др. тканей; зимняя — короткие меховые шубки (крытые х/б или шелковой материей), нагольные шубы, суконные пальто с меховым воротником, подбитые ватой. Обувью были лапти, позднее — резиновые калоши; те и др. носили с толстыми шерстяными носками. Ботинки и туфли были мало распространены до сер. 20 в.; молодые модницы предпочитали туфли на каблуках, «со скрипом» (для чего под пятку подкладывалась береста). Зимой носили пимы, в осн. самокатные. Существовали местные различия в оформлении «выходных» (праздничных) пимов; так, в селах, ныне относящихся к Ашин. р-ну, их делали на каблуках (Биянка), расписными (Илек). Нарядностью отличались казанские пимы, расшитые гарусной нитью. В муж. костюме сочетались рус. рубаха-косоворотка, к-рую носили по-крестьянски навыпуск, с ремнем или плетеным (вязаным) пояском, и пиджачная «пара», состоявшая из пиджака (1- или 2-бортного, длиной почти до колен) и узких брюк, заправл. в сапоги. Будничные костюмы шили из «чертовой кожи» (плотная, прочная х/б ткань с усил. сатиновым переплетением); праздничные — из сукна или бум. трико. Молодые мужчины по праздникам надевали «тройку» (пиджак, брюки, жилет) с накрахмал. рубахой или манишкой и галстуком («бабочка» или др.— в соответствии с модой), при этом брюки носили навыпуск (поверх ботинок или лакиров. сапог). Костюм украшала часовая цепочка, выпущ. из жилетного кармана. Муж. обувью кроме сапог долго служили лыковые лапти (у менее зажиточных рабочих); зимой — пимы. Самым распростран. головным убором была фуражка с матерчатым или лакиров. козырьком; встречались и кепки; зимой — папахи из овчины, ушанки, шапки-«татарки» и др. В обиходе мужчин были нитяные перчатки (зимой — рукавицы), традиционные прически, бороды, по гор. моде — усы. Верх. муж. одежда — поддевка, пальто гор. покроя; зимой — чапан (домотканый шерстяной халат с запахом), овчинный полушубок, тулуп. В качестве производств. одежды использовались просторные рубахи, запоны (холщовые фартуки), рукавицы (с рабочей поверхностью из сыромятной кожи), брезентовые костюмы, подбитые дерев. колодками лыковые лапти и грубые кожаные сапоги (у шахтеров). Традиционный костюм бытовал в горнозаводской среде вплоть до 1960-х гг., но уже как обрядовая одежда (свадебная, молельная); отд. детали — как сезонная (напр., лапти — для покоса, рыбалки и др.); повседневно старинную одежду носили только люди самого старшего поколения.
Одежда оренбургских казаков. Для материальной культуры, в частности одежды, населения терр. ОКВ было характерно сочетание архаичных крест. элементов (лапти, прямоклинные сарафаны), связ. с постоянным пополнением войска за счет крестьянства, и специфич., связ. с особым статусом и бытовым укладом каз-ва. В нек-рых насел. пунктах одежда шилась из домоткани, традиционно — некрашеной (в нек-рых поселках было распространено крашение растит. красителями); окрашивание холстов и шерсти покупными хим. красителями получило распространение в 1920-е гг. Кроме льняного и конопляного полотна изготовляли также посконное (основа из льна или конопли, уток шерстяной) — для пошива юбок, брюк и демисезонной одежды; к кон. 19 в. широкое распространение получили покупные ситец и шелк. Жен. костюм включал поликовую рубаху (с кон. 19 в. носилась в осн. как ниж. белье), длинную (со становиной) или короткую, с длинными рукавами или укороч. до локтя (у девушек); такая рубаха, надетая с широкой длинной юбкой, могла использоваться как домашняя одежда. Сарафаны (на лямках, прямоклинные, нераспашные, украш. пуговицами) носили в отд. станицах и поселках, преим. пожилые женщины; под сарафан часто надевали не поликовую рубаху, а кофту гор. покроя. В нек-рых станицах (в частности, в Сакмарской Оренб. уезда) бытовали старинные каз. наплечные цельнокроеные сарафаны (верх узкий, с залож. складками, подол очень широкий; кроились по косой). Наиб. распростран. жен. одеждой были кофта и юбка. В нек-рых станицах юбки и кофты шили из одной ткани («парочка»), в др. для повседневного костюма — из разных, для праздничного — из одной. Юбки (суконные, шерстяные, полушерстяные, ситцевые) отделывались горизонтальными застроч. складками по всему подолу (иногда в неск. рядов), а также кружевом, гарусными оборками (пришитые с внутр. стороны имитировали ниж. юбку). Кофты (ситцевые, атласные, полушерстяные) могли быть притал. (в осн. у девушек и молодых женщин) и свободного кроя (у пожилых), часто с баской; имели застежку (на пуговицах, кнопках, крючках) — сзади сверху донизу или только сверху, иногда — спереди (пуговицы) или потайную (на лев. плече или боку); воротник — преим. стойка (реже отложной); рукава пришивались «с пыжами» (в складку) или без них, но зауж. книзу (за счет треугольных клиньев); рукав мог заканчиваться узкой или широкой манжетой, обшлагом или оборкой. Кофты отделывались горизонтальными и вертикальными застроч. складками, декоративными швами из ниток контрастного цвета, а также кружевом, шелком (оборки, манжеты, кокетки), гарусом, бисером, иногда — аппликацией из шелка и атласа, в нек-рых местностях — вышивкой. Кофты носили навыпуск; иногда пожилые женщины подпоясывались веревочкой с закрепл. на ней большим карманом. Широко бытовали фартуки (запоны): в нек-рых поселках — в качестве элемента домашней рабочей одежды, в др.— и как праздничные (к-рые не снимали даже при посещении церкви). Оренб. казачки не носили традиционные рус. головные уборы (кички и кокошники); волосы никогда не стригли (считалось, что так «по Библии завещано»); девушки украшали косу лентами (до 3 штук — на затылке, на середине косы и на конце); во время свадьбы волосы, раздел. на 2 косы, скручивали «в шишку»; по достижении 40 лет казачки укладывали косы сзади «замочком» («корзиночкой»), в старости обвивали вокруг головы. Замужние женщины закрывали волосы «повязкой» (в виде сеточки, надевавшейся на шишку, или чепца, изготовл. из плотного мат-ла, напр. атласа, яркого — у молодых, темного — у женщин старшего возраста). Поверх повязки надевали «катетку» — шелковый или шерстяной тканый платок (мог быть украшен кистями, узорами). Собственно платком назывался только белый х/б, использовавшийся как элемент рабочей одежды. Платки завязывали чаще всего под подбородком, иногда, во время домашних или полевых работ,— сзади. Катетки и платки были покупными (нарядная катетка считалась лучшим подарком); вязаные шерстяные и пуховые платки (шали) казачки изготовляли сами (см. Пуховязание). В качестве украшений казачки носили бусы («борки», «монисты») и серьги (медные, серебряные, редко золотые); кольца были мало распространены. Верх. одежда — драповые или шерстяные притал. пальто и полупальто («полупальтики»), подбитые ватой, различных фасонов: «сак» («сачок») — пальто с длинными полами (25 см от земли) и широким подолом (в полу можно было завернуть ребенка); полусак (длиной до колена); «маринатка» («меринетка») — еще короче, обязательно с карманом; а также овчинные шубы (иногда с лисьими воротниками), для дальней дороги — тулупы, к-рые запахивали и подвязывали кушаком. Жен. обувь: «вычеги» (ичиги), «выступцы» из коровьей или свиной кожи, «коты» из сыромятной кожи с ремешками, черевички (подошва из толстой кожи, верх — из тонкой) в виде кожаных тапочек или «с подбором» (с каблуком); в качестве праздничной — высокие ботинки на шнуровке («венгерки», «скороходы», полусапожки), у пожилых — калоши (считавшиеся нарядной обувью). Казаки нек-рых станиц ОКВ носили преим. форм. одежду, в гражд. (крест.) выполняли только черную работу; в др. станицах форм. одежду вне службы надевали только в праздники, отд. ее элементы (фуражки с голубым околышем, сапоги) — повседневно. Ниж. белье казака — кальсоны и рубаха из домотканого или покупного холста. Сверху надевали шаровары или брюки с узким шагом, как правило, темного цвета. Наиб. распростран. типом рубахи была косоворотка, носили и рубахи с большим пришивным сборчатым воротником, с пуговицами впереди через всю полочку. Рубахи (однотонные, темные, реже пестрядинные) шили в осн. из ситца, праздничные — иногда из шелка. В нек-рых станицах была популярна вышивка на муж. рубахах по вороту, груди, рукавам. Было принято носить рубахи как заправл. в штаны, так и навыпуск. Подпоясывались длинным широким поясом (иногда строченым), завязав его узлом или бантом либо просто обмотав вокруг талии (конец загибали внутрь). Штаны заправляли в сапоги. В качестве верх. одежды там, где не было принято повседневно носить форму, надевали тужурки (с глухой застежкой под горло, воротником-стойкой) или пиджаки домашнего покроя. В нач. 20 в. в обиход вошли костюмы (брюки с пиджаком, иногда с жилеткой), к-рые шились чаще всего к свадьбе (зачастую 1 костюм за всю жизнь), впоследствии их берегли и надевали только по праздникам («в свят день до обеда»). В станицах 3-го отдела ОКВ в качестве праздничной верх. одежды носили халаты, изготовл. из тонкого сукна или ковровой материи. Демисезонной одеждой казакам служили поддевки, кафтаны гор. покроя («пальты»); зимней — шубы и овчинные полушубки (дубленые, крашенные в черный, коричневый цвета или белые), иногда крытые сукном; носили и бухарские халаты. Зимним головным убором были шапки-папахи из мерлушки или каракуля, иногда ушанки из овчины. Дополняли зимний комплект пуховые или шерстяные самовязаные шарфы, варежки, на к-рые сверху могли надевать овчинные рукавицы. Зимой носили валенки (пимы, катанцы) черного или белого цвета. Для детей спец. одежды не существовало. В местностях, где было распространено повседневное ношение каз. формы, мальчику к началу обучения в школе шили суконные штаны с лампасами, гимнастерку с голубыми погонами, картуз с околышем и шапку с голубым верхом. Девочки примерно до 5—6 лет ходили в длинных платьях или рубашках, на голове носили маленькие ситцевые платочки. В состоят. семьях девочек раньше начинали одевать в юбки с кофточками. Летом дети ходили чаще всего босиком, в праздники — в сапожках (мальчики), ботиночках на шнуровке (девочки). Осенью и зимой носили валенки, ватные пальто, шерстяные платки или шали (девочки), папахи или ушанки (мальчики), шерстяные носки (девочки — длинные чулки), варежки, шарфы; в нек-рых поселках мальчикам на зиму вязали штаны из шерсти. Примерно с 12-летнего возраста дети носили одежду, практически не отличающуюся от взрослого костюма. Особой была обрядовая одежда, предназнач. для свадьбы и похорон (каз. форма, как правило, не использовалась в качестве свадебной или похоронной одежды, но кое-где атамана могли хоронить в форме). Жених по обычаю обеспечивал невесту свадебной обувью; приданое (являвшееся одним из немаловажных мотивов в выборе невесты) содержало принадлежности жен. туалета. Каждая мать с детства начинала постепенно готовить приданое дочери: холст на полотенца, скатерти (до 60 шт.), одежду, чулки и т. п. Свадебная одежда, к-рую старались сшить по гор. моде, состояла, как правило, из юбки и кофты светлых тонов (белого, розового, голубого); надевалась в соответствии с особым ритуалом (невеста разрывала старую «тельную» рубашку от ворота до подола, сбрасывала ее; крестясь, надевала поочередно предметы венчального костюма — обязательно новые; надевая чулки, невеста стремилась хлестнуть ими подругу — та, по примете, должна была выйти замуж в тот же год; в последнюю очередь невеста надевала ботинки, купл. женихом). Волосы невесты распускали, сверху украшали восковыми цветами, венками, в нек-рых местностях надевали фату (чаще кашемировую); из церкви невеста возвращалась уже без венка (цветов) и фаты. Во время застолья проводили обряд «окручивания» (свахи заплетали волосы новобрачной в 2 косы, скручивали в шишку и закрепляли повязкой). Впоследствии свадебную одежду нек-рые носили как праздничную, др. хранили как память, не надевая. В ОКВ было распространено поверье, что венчальное платье обладает леч. силой (им накрывали заболевшего ребенка). Жених, как правило, был в сапогах, темном костюме и рубашке (белой вышитой или светлых тонов); если свадьба проходила в теплое время года — в штанах и рубашке. Погребальная одежда оренб. казаков по старинной вост.-слав. традиции была преим. белого цвета; ее готовили заранее (обязательно новую), шили вручную из отборного домотканого полотна (где домашнего ткачества не было — из покупного холста). Погребальная одежда мужчины состояла из рубахи и штанов (могла дополняться верх. одеждой); в нек-рых поселках использовали и саван (вместо верх. одежды); голову не покрывали. Одежду умершей женщины могли составлять рубаха и длинное платье с длинными рукавами либо юбка и кофта; голову покрывали платком (бывшей замужем женщине надевали также повязку); обували усопшую в вязаные тапочки. Умерших в возрасте невесты или вскоре после свадьбы (или от родов первенца) хоронили в подвенечном костюме с цветами и фатой на голове. Гробы делали из досок, не обивали, на дно клали богородскую траву, сверху застилали материей. Вся одежда шилась самими казачками (как правило, на машинке); праздничную старались заказать у портных. Праздничную одежду не стирали и не гладили (в нек-рых поселках утюги появились только в кон. 1910-х гг.), держали в спец. сундуках, по будничным дням не надевали. Зимнюю одежду на лето складывали в сундуки, к-рые на случай пожара хранили в кам. амбарах. В каз. среде считалось зазорным носить лапти (продававшиеся в лавках или сплет. из лыка, привез. из Башкирии); их надевали как рабочую обувь, в нач. 20 в. пожилые женщины — для походов за ягодами и грибами (если казаки приходили в лаптях из поселка в станицу, то перед входом в церковь снимали их и обували сапоги). Кожаную обувь шили сами или заказывали у местных мастеров. В одежде оренб. казаков присутствовали предметы и элементы, характерные для Южноурал. тюрк. населения (башк., тат., казахского): шаровары, халаты, сарыки (последние носили в страдную пору казаки ст-ц Верхнеурал., Карагайская, Магнитная). К рубежу 19—20 вв. костюм оренб. казаков подвергся сильному влиянию гор. моды: на смену традиционным принципам простого кроя пришли новые (появились вытачки, проймы, рукава с головкой и т. д.); широко распространились элементы, не характерные для старинной рус. одежды (пиджаки, пальто, юбки с кофтами). Среди старшего поколения комплекс традиционной одежды бытовал до кон. 1920-х гг. (по нек-рым данным — до кон. 1930-х гг.).
Русская традиционная кухня. В рус. кухне используется широкий круг пищ. продуктов, что связано с многоотраслевым характером х-ва, сочетающего земледелие с жив-вом, в ряде районов — с охотой, пчеловодством, рыболовством, собиранием дикорастущих грибов, орехов, трав, ягод. Осн. продукты в рус. кухне — зерновые (гречиха, овес, пшеница, просо, рожь, ячмень) и бобовые (горох). Употребляются коровье и козье молоко, молочные продукты, мясо домашнего скота, дичь; традиционно не используются в пищу нек-рые виды дичи, мясо непарнокопытных ж-ных (лошадей). Самые распростран. овощные культуры: капуста, лук, огурцы, морковь, редис, редька, репа, свекла, брюква (калига), хрен, щавель; употребляется пряная зелень (тмин, укроп, петрушка и др.). На Южном Урале репу почти не сеяли; в юж. районах выращивали бахчевые (арбузы, дыни). Картофель, получивший распространение в 18 в., стал для Р. «вторым хлебом». С 19 в. вошел в употребление подсолнечник (завезен в Россию в 18 в. из Нидерландов), сначала как лакомство (каленые семечки), позднее как осн. источник растит. масла (заменившего использовавшиеся ранее конопляное и льняное). Вся пища у Р. делится на постную (блюда из растит. продуктов) и скоромную (из животных продуктов); последнюю запрещается употреблять во время поста (в нек-рых случаях разрешена рыба). Этих правил наиб. строго придерживались каз. и старообрядч. семьи. Способы приготовления блюд обусловлены повсеместным бытованием рус. печи, позволяющей варить, запекать, жарить, сушить и томить продукты. Основа рус. кухни — хлеб и хлебные изделия; хлеб почитается, с ним связано немало обрядов. Выпекают его из «кислого» (на закваске) теста. В европ. части России употреблялся преим. «черный» (ржаной) хлеб, в Сибири и на Урале — «белый» (из пшеницы) и «серый» (ржано-пшеничный). В зависимости от качества муки хлеб называли ситным (из муки, просеянной через сито с частой сеткой), решетным (из муки, просеянной сквозь решето) и мякинным (из непросеянной муки). В неурожайные годы в хлеб добавлялись отруби, мука из др. злаков, измельч. овощи, древесная кора, лебеда, папоротник. По способу выпечки различают хлеб подовый (испеч. на чисто вымет. поду рус. печи) и формовой (выпеч. в круглых или прямоугольных жестяных формах). В традиционной кухне множество и др. изделий из кислого (сдобного и простого) теста: булки, калачи, плюшки, шаньги и др., а также пироги и пирожки с разнообразными начинками, ватрушки. На Южном Урале наиб. распростран. начинки для пирогов — грибы, капуста, картофель, мясо, рыба, ягоды. К зимним праздникам в деревнях принято заготавливать большое кол-во сдобной выпечки (хранят ее на морозе в плотно закрытой посуде). Обрядовыми блюдами являются: пасх. кулич (высокий сдобный белый хлеб, украш. глазурью, цукатами, орехами); блины, традиционные для Масленицы и поминального застолья. Блины и оладьи (тесто для к-рых заводится неск. гуще, чем на блины) было принято брать в дорогу (как «подорожники»); за столом их подают с топленым маслом, сметаной или медом. Блины заводятся кислые или пресные; у Р. Южного Урала популярны пресные блины. Из муки раньше готовили густые желеобразные кисели — пресный гороховый и закваш. (в осн. овсяный); они заправлялись молоком или маслом. Кисель — древнее ритуальное блюдо, подававшееся на свадьбах, родинах, поминках. В кон. 18 в. появились сладкие ягодные кисели. Лакомствами являлись кулага (блюдо из завар. кипятком солодовой муки с ягодами калины), сладковатое сусло, пряники (сладкое печенье из пресного теста на меду с добавлением различных пряностей). Традиционны для Р. похлебки из муки: овсяное толокно, развед. квасом или молоком; затируха (похлебка из растертой с водой и завар. кипятком мучной крупки); а также тюри — невареные похлебки на основе хлеба и кваса. Из мучных изделий употребляются клецки и лапша (отвар. в воде кусочки пресного теста). На Урале и в Сибири чрезвычайно популярны пельмени с мясом или грибами; в деревнях их заготавливали зимой мешками (морозили); употребляют пельмени с уксусом, перцем, сметаной. Считается, что пельмени заимствованы Р. от коми-пермяков («пельнянь» — «хлебное ухо»). Относит. позднее появились в рус. кулинарии жаренные в масле изделия из теста: лепешки, «хворост», пирожки, беляши с мясным фаршем (нек-рые рецепты переняты Р. у тюрк. населения). Большое место в рус. кухне занимают крупяные блюда. Каши варили повсеместно (на Южном Урале — преим. овсяную, пшенную, ячневую); их принято было заправлять животным или растит. (в посты) маслом, иногда добавлялось толченое конопляное семя. Каши — древнее ритуальное блюдо; до настоящего времени на поминках подается кутья (рассыпчатая каша, заправл. медом и маком или изюмом). Из перловой крупы и капусты готовили рус. щи: постные (заправл. растит. маслом) и скоромные (на мясном бульоне); в 20 в. в щи стали добавлять картофель. Из гороха варили похлебки и каши. Из овощей готовят «паренки» в рус. печи; делают «крошево» (в 20 в. это блюдо стало называться салатом), окрошки (холодные похлебки на основе кваса). Р. заготавливают на зиму в большом кол-ве квашеную капусту и соленья, в осн. грибы и огурцы, с 20 в.— также помидоры. В 20 в. распространилось домашнее консервирование овощей и грибов в герметично закупор. стекл. банках. Картофель используется в супах, как гарнир к мясу и рыбе, в качестве начинки для пирогов, пирожков, шанег и как самостоят. блюдо (печеный, вареный, жареный). Мясная пища — исконная для Р. (при этом потребление мяса было традиционно ограничено постами и недостатком средств у большинства населения). Мясо использовали в свежем виде, вялили, солили (солонина), коптили. Как самостоят. блюдо мясо было необходимым элементом обрядовой пищи: свадебной, рождественской и проч. (курица, запеченный свиной окорок или целый поросенок, фарширов. гусь). Яйца служили обыденной и обрядовой пищей; к пасх. столу непременно подавали крашеные яйца (отвар. в луковой шелухе). Рыбу жарили, заготавливали впрок (солили, вялили), варили из нее уху (похлебку). Молоко Р. употребляют в свежем виде — как отд. блюдо и как приправу для чая, каш; из него сбивают сливочное масло, к-рое перетапливают (топленое масло имеет особый вкус, хорошо хранится). Распространены простокваша и закваш. топленое молоко (варенка, ряженка). Из кислого молока готовят творог, сметану, обрядовые блюда (пасха из пресс. творога, заморож. сладкие сырчики). На протяжении веков рус. кухня обогащалась новыми продуктами, как привозными (гл. обр. это фрукты и сухофрукты, а также специи: гвоздика, изюм, имбирь, корица, лавровый лист, перец и др.), так и выращиваемыми в крест. х-ве. Из новых овощей важное место в рус. кухне заняли томаты (помидоры); в условиях урал. климата они не вызревали на корню, их снимали зелеными и доводили до спелости в темноте (заложив в валенки); с появлением районир. сортов стало возможным снимать томаты в стадии зрелости. Для выпечки и приготовления напитков широко использовались вишня, груша, калина, рябина, черемуха, яблоки; их было принято заготавливать впрок: сушить (черемуху, яблоки), морозить (калину, рябину); в 20 в. в обиход вошло варенье (на сахаре). Традиционные безалкогольные напитки: взвар (ягодный компот с пряностями), соки деревьев (березовый, кленовый, липовый), молочная сыворотка, хлебный квас, ягодный морс, чай (завезен в Россию в 17 в. из Китая); алкогольные напитки: брага, водка, медовуха, наливки и настойки на ягодах и травах, пиво, сбитень (горячий пряный напиток на основе меда и трав; мог быть и безалкогольным), самогон. Крепкие алкогольные напитки употреблялись только по праздникам. Утварь для приготовления и хранения пищи изготовлялась из различных мат-лов: глиняная (горшки для варки, латки для замешивания теста, глубокие сковороды, также называвшиеся латками; кринки для хранения молока, корчаги для приготовления кваса и сусла и др.), дерев. (бочки для солений, корытца для рубки капусты и грибов, доски и скалки для раскатывания теста, подойники для молока, ступы, хлебные лопаты и др.), плетеная (короба, корзины), берестяная (использовалась в т. ч. для переноски и хранения жидкостей, т. к. береста не пропускает воду), металлич. (сковороды, ступки, чугунки, жестяные листы для выпечки, ножи и т. д.). В крест. и рабочей среде было принято готовить в избяной печи 1 раз в день (утром), еда сохранялась там весь день в тепле. Днем для готовки разводили огонь на шестке. В кон. 19 в. стали применять примусы, керосинки. Для трапезы собирались за общим семейным столом; в старину ели дерев. ложками (хлебая по очереди из общей большой миски). Завтракали с восходом солнца (5—6 ч утра). Завтрак был довольно плотным; на Южном Урале обычно состоял из хлеба или выпечки с молоком или чаем. Обедали в 10—12 ч. Обед состоял из 2—3 блюд: на первое — жидкие блюда (зимой — горячие, летом иногда холодные), на второе — каша или картофель, на третье — напитки. Ужинали при заходе солнца тем, что осталось от обеда. В летнее время в 15—16 ч устраивали дополнит. легкую трапезу — полдник. (См. также: Культура и искусство; Промыслы и ремёсла; Русская традиционная архитектура; Фольклор.)
Этнографическое изучение русских. Исслед. традиционной культуры Р. Урала началось в 18 в., в ходе академических экспедиций. Первые описания рус. населения содержатся в трудах ученых и гос. деятелей: И. К. Кирилова, И. И. Лепёхина, И. И. Неплюева, П.-С. Палласа, П. И. Рычкова, В. Н. Татищева. В 19 в. появились работы Н. С. Попова («Хозяйственное описание Пермской губернии» содержит сведения о северной части совр. Чел. обл.), В. М. Черемшанского, публикации в «Известиях Оренбургского отдела Императорского Русского географического общества», «Трудах Оренбургской учёной архивной комиссии»; во 2-й пол. 19 — нач. 20 вв.— посв. отд. группам населения работы Г. И. Желпенова («Картины казацкой жизни», Москва, 1898); А. Н. Зырянова, И. М. Крашенинникова (см. Крашенинниковы; «Хороводные и плясовые песни казачьего поселка Сосновка Челябинского уезда Оренбургской губернии», Москва, 1904); А. И. Кривощёкова, И. Тихомирова («О песнях Оренбургских казаков», 1912); посв. рус. фольклору и обрядам работы А. Божко («Свадебные обряды в Кочердыкской волости Челябинского уезда», опубл. в газ. «Оренбургские губернские ведомости», 1869), Ф. Кучина («К этнографическим материалам по Уфимской губернии: заговоры, приметы, песни, сказки», 1913), А. И. Умова (см. Умовы; «Старинный обряд у русских в Уфимской губернии», 1912), М. Н. Ястребова («Народные поверья, суеверья, знахарство, россказни и пр. в Троицком и Челябинском уездах» и др.), публикации в «Вестнике Оренбургского учебного округа», «Материалах по истории, археологии и этнографии Оренбургского края» (2 выпуска). Р. Г. Игнатьев собирал на Южном Урале образцы муз. фольклора. Д. К. Зеленин собирал фольклор горнозаводского и крест. населения, изучал быт староверов, оренб. казаков. Описания поселений и жилищ Р., этногр. описания отд. населенных пунктов оставили И. Афанасьев («Домашний быт жителей д. Корчагиной Карасинской волости Челябинского уезда», опубл. в «Вестнике Оренбургского учебного округа», 1914), С. Копалов («Сельские постройки в Пермской губернии», Пермь, 1900), А. С. Невзоров («Из быта села Птичьего Челябинского уезда Оренбургской губернии», Юрьев, 1902). Сведения по этнографии рус. населения Южного Урала содержатся в произв. Д. Н. Мамина-Сибиряка («По Зауралью: путевые заметки», 1886, и др.). Н. М. Чернавский оставил историко-статистич. очерки по отд. насел. пунктам Оренбургской епархии; в 1920-е гг. написал ряд историко-геогр. очерков, посв. Чел. Мат-л по этнографии рус. гор. населения содержат очерки В. А. Весновского о Чел., опубл. в нач. 1900-х гг. газ. «Голос Приуралья», «Весь Челябинск и его окрестности» (1909). В 1915 в «Вестнике Оренбургского учебного округа» была опубл. первая на Южном Урале методич. разработка в помощь краеведам («Что может сделать народный учитель в деле изучения местного края» С. Петрова). С созданием Приуральского общества изучения местного края (1918), Чел. губерн. музея местного края (1923) началось планомерное исслед. населения Урала, в т. ч. рус. Ученым С. П. Дурылиным была составлена программа собирания этногр. мат-лов, ставшая основой науч. концепции комплектования этногр. фонда музея в 1920—30-е гг. В 1930-е гг. собиранием рус. фольклора занимался П. В. Мещеряков (науч. обобщения результатов экспедиционных работ не производилось); каз. быт исследовал М. Д. Голубых. В 1950-е гг. был проведен ряд совместных эксп. ЧОКМ и ЧГПИ под рук-вом ученого В. Е. Гусева, к-рый по результатам исслед. написал ст. «Из опыта этнографического изучения рабочих старых заводов Урала (по материалам экспедиций Челябинского пединститута в 1952—53 гг.)» («Ученые записки ЧГПИ», 1956). В 1955 музей и ЧГПИ по заданию Гос. ин-та этнографии провели эксп. в районы бывших каз. поселений с целью сбора мат-лов для этногр. атласа. В 1970-е гг. этногр. эксп. ЧОКМ охватили значительная часть районов с рус. населением; ряд работ, посв. жит. горнозаводской зоны Чел. обл., опубликовала научный сотрудник музея Е. А. Чайко. Во 2-й пол. 20 — нач. 21 вв. большая работа по этногр. изучению Р. Южного Урала проводилась ЧОКГ, обл. центром нар. творчества, гор. музеями Чел. обл.; результаты исслед. опубл. в мат-лах конф. и отд. изданиями. Подробное обследование районов каз. поселений проведено учеными ЧелГУ; собранный мат-л хранится в музее археологии и этнографии ун-та, действующем на базе музея-заповедника «Аркаим»; по результатам исслед. опубл. ряд работ (О. Ю. Мальцевой, О. В. Новиковой, А. А. Рыбалко) в науч. сборниках. Увидели свет коллективные труды и монографии А. П. Абрамовского, В. А. Кузнецова, Н. С. Шибанова и др. исслед. Изучением традиций и культуры гор. населения занимается ЦИКНЧ (рук. В. С. Боже). В Чел. проводятся Бирюковские чтения, Лазаревские чтения, получившие назв. в память о В. П. Бирюкове и А. И. Лазареве — ученых, внесших большой вклад в изучение урал. фольклора. (См. также Историография; разд.: «Историография колонизации Южного Урала», «Историография Оренбургского казачьего войска», «Историография народов Южного Урала».)
