Башкиры

Башкиры (самоназвание башҡорт), народ, нация, коренное население Республики Башкортостан.

Башкиры проживают в Челябинской, а также в Курганской, Оренбурской, Самарской, Саратовской, Свердловской обл. и Пермском крае России. По данным Всероссийской переписи, в 2010 году  численность башкир в Республике Башкортостан составляла 1 172 287 чел.; в России — 1 584 554 , в Челябинской обл. — 162,5 тыс. чел. (4,81% нас.). В Челябинске проживают 33,7 тыс. башкир (3,11%). Башкиры составляют большинство населения в 2 районах области: Аргаяшский — 26,2 тыс. (60%) и Кунашакский — 16,6 тыс. (47,4%). В губерниях историческое расселения проживало 99,2% башкир всей Российской Империи: в Уфимской губернии — 899,9 тыс. чел., в Оренбургской губернии — 254,6 тыс., в Пермской губернии — 85,4 тыс., в Самарской — 57,2 тыс., в Вятской — 13,9 тыс. чел.

Большинство башкир говорят на башкирском языке; 20% родным считают татарский язык, 7,7% — другие языки.

Из башкир, проживающих на территории Челябинской обл., родным языком владеют 84,3%, русским языком — 77,6%. Литературный язый на национальной основе сложился в 1-й четв. 20 в., до этого грамотная часть этноса пользовалась урало-поволжской редакцией общетюркского языка тюрки. Письменность до 1928 — на основе арабского алфавита, с 1929 — на основе латиницы, после 1939 — на основе русского (См. Письменность тюркских народов).

Пережиточно сохранилось деление на роды и племена (см. ниже). По вероисповеданию башкиры — мусульмане-сунниты (см. Ислам).

Антропологический тип башкир неоднороден: в различных пропорциях присутствуют субурал. и юж.-сиб. переходные монголоидно-европеоидные типы, значительно реже — понтийский, памиро-ферганский и светлый европеоидный.

Историко-этнографичекий очерк. Этноним бапгкорт встречается с 1-й пол. 9 в. в трудах арабских историков и географов (варианты: «башгирд», «башгард», «баджгарт»), венгерских хрониках («башгарт», «пашгатыр»); в 13—14 вв.— как «баскарт» (Плано Карпини), «паскатир» (Г. Рубрук). В совр. яз. разных народов бытуют варианты назв. Б.: в тат.— башкырт, в чувашском — пошкарт. в марийском — пошкырт, в казахском — нугай и старотюрк. «иштяк» (истек), в узбекском — башкирд, в туркм.— башгырт, в калмыцком — иштг (иштяг), маңһд (мангыд).Существуетсв. 30 толкований этимологии этнонима. «Баш» (голова, главный) + «корт» (в тюркоогузских яз.— волк); связывается с башк. легендами о волке-спасателе, волке-проводнике (волк — один из тотемов Б.). «Баш» + «карт» (старик) — «главный аксакал»; отражает роль главы племени у Б. «Баш» + «kорт» (в башк. диалектах — пчела) — «матка пчелиная»; объясняется широким распространением у Б. пчеловодства. «Баш» + «кор» (собр. племени) + «-т» (алтайский аффикс множеств. числа) — «народы главного (ведущего) племени». «Баш» -г «корд» (курд) — «главный (центральный) курд»; связывается с гипотезой о генетич. родстве Б. и курдов. «Беш» + «огур» + «-д» (венгерское окончание) — Беш (о) гурд (Башкурт) — «пять огуров»; по аналогии: Он-Огур («десять огуров»), Токуз-Огуз («девять огузов»). Башкарт = булгар: на основании фонетич. соответствия согласных «л» (у булгар) и «ш» (в др. тюркских языках), гласных «а» и «у» предполагается, что так называли булгар огузы и кыпчаки. «Бадж(а)» (от арабского «баджа + наг» — род, племя свояков) + «огур» (угры) + «-т» (тюрк.-монг. суффикс собирательности); в арабских источниках часто отождествлялись венгры (мадьяры) и Б. («башкирцы» на Ср. Дунае); с учетом характерного тюрк. чередования начальных согласных «б» — «м» (баджгур — маджгыр — маджгар) этнонимы «башкорт» и «мадьяры» оказываются однокоренными. Существует и гипотеза происхождения этнонима от имени собств. Башгирд: арабский авт. Гардизи (11 в.), ссылаясь на источник (до 10 в.), пишет, что Хазарский каганат обратился к военачальнику Башгирду, стоявшему с 2 тыс. всадников между хазарами и кимаками, с предложением совм. выступить против булгар; в рус. летописях упоминается хан приднепровских половцев (12 в.) Башкорд (аналогично возникли назв. ногайцев, узбеков, турок-османцев). В ср. века часто вместо общего имени соседнего народа употреблялось назв. ближайшего племени. Так, калмыки называли Б. «мангыт», ср.-азиат. тюрки — «нугаями» (по ногайцам), подчинившими себе юж. Башкортостан после распада Золотой Орды; сев.-вост. Б. называли «иштяками» (по остякам-хантам), к-рых Б. вытеснили с исконных терр. (15—16 вв.). Устар. рус. назв. Б.— «башкирцы». В сложном процессе этногенеза Б. принимали участие тюрки (огузы, печенеги, кыпчаки, сиб. тюрки); угры (остяки — манси и ханты, мадьяры); финны (удмурты и коми); на раннем этапе, вероятно, и иранцы (саки, савроматы, аланы). Исторически предки Б. на Алтае, в Сибири, Центр. Азии испытали нек-рое влияние тунгусо-маньчжуров, что нашло отражение в яз., родоплем. номенклатуре и антропологич. типе. До прихода в кон. 9 в. на Урал Б. кочевали на Ю. Западной Сибири и терр. совр. Казахстана; вступали в контакты с печенежско-огузскими и кимако-кыпчакскими племенами. (См. Кочевничество) В 10 в. в среду Б. проник ислам. Процесс консолидации Б. (13 в.) способствовал сохранению ими этнич. самосознания во времена Золотой Орды. Осн. часть Б. после взятия войсками Ивана IV (Грозного) Казани (1552) добровольно приняла рос. подданство, однако земли заурал. Б. были присоединены к России только в нач. 17 в., после падения Сибирского ханства. Рус. прав-во гарантировало Б. вотчинное право, обещало не посягать на религию Б. и не вмешиваться в их внутр. жизнь в ответ на обязательство Б. вносить ясак медом и пушниной (см. Ясачные люди), нести военную службу (см. ниже). В нач. 18 в. местная рос. администрация неоднократно нарушала условия присоединения: происходили захваты башкирских земель, предпринимались попытки насильств. христианизации мусульман, увеличивался размер налогов и повинностей, что послужило причиной многочисл. башкирских восстаний и активного участия Б. в Крестьянской войне под предводительством Е. И. Пугачёва (1773— 75). В ходе восстаний Б. утратили значительная часть своих земель, однако вотчинные права Б., числ. к-рых к кон. 18 в. сократилась, были сохранены. В Уфе было учреждено Духовное управление мусульман России (1789). Одноврем. на башкирских землях была введена кантон. система управления (см. Кантоны), существовавшая до 1865. Б. стали воен.-служилым сословием. Башк. население, проживавшее на территории современной Челябинской обл., входило в состав 4-го, 5-го и частично 3-го кантонов. В связи с реформами 1860-х гг. Б. получали права неогранич. хозяйственной деятельности, приобретения в собственность любого имущества, найма и свободного передвижения по стране и т. д. «Положением о башкирах», утвержд. имп. Александром II (14 мая 1863), «башкиры, мещеряки, тептяри и бобыли, имеющие общее наименовение Башкирского войска», были переведены из служилого сословия в гражд. Обедневшие Б. уходили на промыслы, становились вольнонаемными, сезонными работниками. В 1859 на поташных заводах было 132 рабочих из Б. и мишарей, на Троицких золотых приисках — 504, на Симском заводе — 729, на Юрюзанском — 42; больше всего Б. было на золотых приисках (только в Оренб. губ.— св. 10 тыс.). С развитием капитализма появились и Б.-заводчики. В 1850 из 23 конных заводов Оренб. губ. лучшими считались заводы кантон. нач. Ш. Султанова (Мензелинский уезд) и Ш. Сыртланова (Белебеевский уезд); в Зауралье — кож. завод кантон. нач. М. Бузыкаева (Троицкий уезд). После Февр. рев-ции 1917 Б. боролись за создание своей государственности. В нач. июня 1918, с прибытием в Чел. А.-З. Валидова, здесь было восстановлено Башкирское правительство, сформированы Башк. воен. совет и башк. полки, созданы нац. учреждения. До авг. 1918 Чел. фактически играл роль столицы Башкирии; после переезда Башк. прав-ва в Оренбург оставались в Чел. Центр. башк. шуро (Совет) и его печатный орган — газ. «Башкорт». В боях Гражданской войны участвовало Башкирское войско. (См. также Башкирское движение.) В 1919—30 на территории совр. Аргаяш. и Кунашак. р-нов Чел. обл. существовал Аргаяшский кантон Башк. АССР.

Башкирские роды и племена — исторически сложившиеся объединения: ай, бикатин, бурзян, дуван, катай, кубяляк, кувакан, кудей, кыпчак, мин, мурзалар, сольют, сызгы, сынрян, сырзы, табын, тамьян, тангаур, терсяк, упей и др. Назв. большинства родоплем. групп восходят к назв. ср.-век. тюрк. и угорских племен и народов. Система классификации родоплем. объединений Б. характеризуется многоступенчатостью и тенденцией к перманентному дроблению. Обычно определяются племя, род и родовое подразделение, напр.: племя (ырыу, ил) катай, род (ырыу, тюба) улу-катай, родовое подразделение (ара, насел. током, бюлкэ) кулумбет; племя табын, род кара-табын, родовое подразделение (аймак) апсалям, группа родств. семей (аймак, тармыт) кулгилде. Символами родоплем. единства являлись родословные (см. Шежере), знаки родовой принадлежности (см. Тамга), дерево, птица и воен. клич (оран), восходящий к воен.-демократич. периоду башк. истории. Органы самоуправления: нар. собр. (йыйын, кор), совет старейшин — аксакалов (кэнэш). Семьи, относящиеся к одному родовому подразделению, имели общее назв., тамгу, место жительства (отд. аул или улица); совм. кочевали и содержали скот, помогали друг другу в ведении х-ва, совершении семейных обрядов. В 17—19 вв. у Б. существовали плем. экзогамные объединения, осн. на межплем. браках (бурзян, усерган); генетически неродств., но связ. исторически (кыпчак, катай, ай); сложившиеся из самостоят. этнич. образований с собств. внутр. структурой (сальют, сынрян, упей). Р. Г. Кузеевым выделено 46 назв. племен, 128 — родов, ок. 2000 — родовых подразделений. Назв. башк. родов и племен делятся на 7 историко-этногр. стратов: 1) древнебашк. пласт включает плем. назв. (усерган, бурзян, тамьян, тангаур, байлар, ун, бишул, кудей, уран); родовые (сураш, ягалбай, унгар); нек-рые этнонимы имели аналоги в назв. ср.-век. печенегов, уйгуров, узбеков, каракалпаков, казахов, киргизов, алтайцев, тувинцев и монголов; 2) ранний финно-угро-самодийский включает назв. др. самодийских автохтонов Урала (сызгы, калсер, кул-ил-мин, калмаш, шады, кесе); угротюрк. этнонимы (терсяк, сынрян, упей, бикатин); вост.-финские (уваныш, ваныш, варяш); 3) булгаро-мадьярский, датируемый 8—9 вв. (юрматы, юрми, гайна-тархан, буляр, танып); включает и более мелкие подразделения (юмран, нагман, юламан, имес, мишар); 4) огузокыпчакский, датируемый 12 в. (ай, тырнаклы, каратавлы, сарт, алтмыш-колак, кумлы, абдел, кызылбаш, этимгэн, кусюк, истэк); формировался в 9—10 вв. на Сырдарье; содержит аналоги в этнонимике туркмен, узбеков и киргизов; 5) кыпчакский (13—15 вв.) — наиб. мощный пласт, связ. с миграцией кыпчаков, состоит из 4 групп: а) собственно кыпчакские (кыпчак, канлы, гэрэ, сары, кошсы, киргиз, елан); родовые назв. курмыш, байулы и др.; б) катайские (катай, сальют, балыксы); родовые — найман, балга, маскара, буре; в) табынские (табын, дуван, кувакан, сырзы, бадрак, таз); родовые подразделения — кара-табын, уйшун, суюндук, ку-кши, теляу, барын; г) минские (мин, кырк-уйле, кырк, кыркты, кыркузяк, суби, мыркыт); 6) ногайский страт, датируемый 15 — 1-й пол. 16 вв., содержит назв. (ногай-юрматы, ногай-кыпчак, ногай-бурзян, ногайлар, кызыл-ногай), оставл. Б. ногайской ордой; 7) пласт, сложившийся из этнонимов (калмак, казах, каракалпак, узбек, туркмен), заимств. в результате ассимиляции волго-урал. и ср.-азиат. народов (17—18 вв.); включает родовые подразделения, возникавшие среди Б. вплоть до 20 в. (татар, мишар, ширмеш, сыуаш, мукшы, ар). По характеру расселения и общности этнич. истории среди башк. родов и племен выделяются этногр. группы: юго-вост. (бурзян, усерган, юрматы, тамьян, тангаур, кыпчак); сев.-вост. (айле, катай, табын); караидельско-демская (мин, кудей, елдяк); камско-икская (буляр, байляр, юрми; родовая группа ирэкте); нижнебельская (еней, гэрэ, елан, киргиз); тулвино-мулянская (уран, гайна); таныпская (включает роды казанчи, кайпан, таз); караидельская (балыксы, ун). Состоявшиеся в 1990-е гг. съезды (йыйыны) племен, в т. ч. улу-катайцев в Кунашаке и тамьянцев в Магнитогорске (1994), свидетельствуют о том, что большинство башкир сохраняют сведения о своей родоплем. принадлежности.

Система родства у Б.— совокупность родств. отношений, структурно выстроенная относительно «эго» (1-го лица, говорящего). Характеризуется разветвленностью, осн. на ист. памяти общины и каждого индивида. Место каждого чл. в социальной и экон. жизни семьи, рода, племени четко определено по характеру родства (по крови) и свойства (по браку). Прямое родство по восходящей и нисходящей линиям выражено только для поколения. По восходящей линии отд. термины употребляются для обозначения отца (атай) и матери (әсәй, инәй); по нисходящей — для сына (улым, буквально «мой сын») и дочери (ҡыҙым — «моя дочь»). Дедушка и бабушка обозначаются уже производными 2-основными терминами: дедушка — олатай, ҡартатай («старший отец»), бабушка — өләсәй, ҡәртнәй («старшая мама»). Для мужа (ир) и жены (бисә, ҡатын) отсутствует дифференциация в обозначении кровных родных и родственников супруга. Так, олатай, өләсәй одинаково относятся к родственникам жены и мужа. При обозначении родственников за пределами поколения используется описат. лексикограмматич. модель: минем улымдың ҡыҙының улы — «сын дочери моего сына». Для всех поколений характерно деление по половой принадлежности. Так, родственники-мужчины, к-рые старше дедушки и бабушки,— олатай, ҡартатай, женщины — өләсәй, ҡәртнәй; мужчины, к-рые младше дедушки и бабушки, но старше родителей,— бабай, олатай, женщины — инәй, әбей. Родственники, к-рые старше «эго», но младше родителей,— ағай (мужчины) и апай (женщины). Дети мужского пола, к-рые старше детей «эго»,— ҡусты, эне, жен.— Һеңле, ҡарындаш. Младшие дети и внуки «эго», а также дети родственников — ул (муж. пола), ҡыҙ (жен. пола). Очевидно, что при наим. родственников определяющую роль играет не степ. родства, а относит. возраст, при этом признак принадлежности к определ. поколению не выражен четко. Большинство башк. терминов родства имеют групповое значение. Верхняя часть след. поколения относительно «эго» и его прямой кровной линии смыкается с низшей частью предыдущего поколения (как у мужчин, так и у женщин). Такой «скользящий» счет поколений был характерен в древности для алтайских и урал. народов. Подобное происходит и при выражении отношений свойства. Уточнение характера свойств. связи осуществляется с помощью приставок, имеющих определ. лексич. значение: ҡайн-, ҡәйн- (ҡайнаға, ҡәйенбикә — для родни мужа и жены); реже — бей-, ян- (бейана, янағай — для родни мужа). Родственники мужа и жены при обращении друг к другу используют несистемные термины: для родни мужа все мужчины — родственники жены — ҡоҙа (независимо от возраста), их жены и матери — ҡоҙағый, дочери и сестры ҡоҙа — ҡоҙаса. Супруг называет старших и младших сестер своей жены по-разному (ҡайынбикә и балдыҙ), а их мужей одинаково (бажа — «свояк»). Для жены старшие братья мужа — ҡайнаға, младшие — ҡәйнеш, для их жен — одно назв. (апһын). Башк. система родства, отличающаяся архаичностью, сложилась в период родоплем. образований, постепенно заменявшихся патриарх. семьей. Она определяла статус каждого человека, взаимные обязанности живущих в одном ауле, общине, соседних аулах. В речи Б. вместе с именами собств., кроме обращений к родным отцу и матери, дедушке и бабушке, традиционно употреблялись родств. наим.: ағай (старший брат), апай (старшая сестра), ҡоҙа (сват), кейәү (зять), килен (невестка) и т. д. Особые формы обращений существуют и для собеседников, не входящих в определ. родств. круг. Вместе с именем собств. или без него (если оно неизвестно говорящему) употребляется термин, соответствующий возрасту собеседника (в системе дальнего свойства). Так, пример обращения к учителю — Кирам-ағай, к незнакомому ребенку — ҡустым, т. е. «брат (младший) мой». В прошлом был широко распространен запрет на то, чтобы называть по имени мужа и родителей мужа (жены) — тестя, тещу, свекра и свекровь. Наиб. долго сохранялся запрет для жены вообще говорить со свекром. Лексика, характерная для башк. системы родства, отражает сложность ист. семейно-бытовых ин-тов башк. об-ва. Науч. исслед. башк. системы родства осуществлено Н. В. Бикбулатовым.

Башкирские тарханы и дворяне. Ин-т тархан ства известен у Б. (со времен Тюркского каганата) и у монголов. Титул тархана у Б. получали крупные феодалы по наследству и за личные заслуги; дворянство жаловалось Б. за преданность царю и заслуги перед Рос. гос-вом, т. е. было преим. личным. Тарханы освобождались от натур. или ден. налога (ясака) и имели дополнит. налоговые льготы; наделялись правом собирать войско для службы по охране границы и в случае призыва на войну; исполняли дипломатич. поручения внутри страны и за рубежом. Среди первых предводителей башк. родов, сохранивших титул после присоединения к Рос. гос-ву, согласно шежере, были князья: Бикбау из рода Усерган, Иске-бий из рода Бурзян, Мишауле Карагужач из рода Кипчак, Шагали Шакман из Тамьяна. Все они получили в Казани от царя Ивана Грозного грамоты на собств. землю и воду, на подтверждение титулов. Титул тархана жаловался лично за геройство на войне, дипломатич. успехи и др. особые заслуги перед Отечеством. Согласно исслед. В. В. Вельяминова-Зернова, «тарханы служилые башкиры, в царстве Ивана Васильевича многие службы показывали при взятии Казани и бывали с русскими войсками в походах лифляндских. Многие тарханы получили эти звания в Крымском и Азовском походах». По данным историка И. Г. Акманова, в 17 в. тарханство получили 155 чел. В 18 в. был введен новый порядок присвоения титула и регистрации тарханов: в 1734 по указу Правительствующего сената в Уфим. канцелярии заведена спец. книга для записи места, времени присвоения титула и заслуг тархана. В 1730-х гг. в Уфим. воеводстве было 773 тархана. Рост числ. тарханов объясняется стремлением царского прав-ва приблизить к себе социальную верхушку башк. об-ва для подавления башк. восстаний. С сер. 18 в. наметилось сокращение числа тарханов, связ. с процессом закрепления Б. на земле, прекращением сбора с Б. налогов (1754) и введением гос. монополии на продажу соли, что поставило привилегир. сословие в один ряд с др. общинниками. В 1767 в Уфимской и Исетской провинциях зарегистрировано 443 тархана. С переводом Б. в воен.- служилое сословие и введением кантон. системы управления (кон. 18 в.) мн. из тарханов стали гражд. и воен. чиновниками. Они стремились получить офицерское звание и перейти во дворянство. По Положению воен. совета при воен. министре (17 июля 1845) «тарханские дети» были обложены налогами и, не получив дворянства, уравнены с рядовыми Б. Право на присвоение и лишение дворянского звания согласно указу Екатерины II (1785) принадлежало губерн. дворянскому собр. По дворянской родословной книге Оренб. губ., первыми из Б. были записаны в дворяне Кусербай и его сын Аралбай Аксулпановы (1793). К 1840-м гг. дворянами стали 19 Б., служивших в Башк. войске и кантон. аппарате управления. В 1851—65 никто из Б. не получил дворянства. «Положением о башкирах» (14 мая 1863) башк. дворяне были уравнены в правах с рус. По данным переписи 1897, в Уфим. губ. Б.— потомств. дворян с семьями числилось 512 чел., личных — 133; в Оренб. губ.: потомств.— 452, личных — 207. В 19 — нач. 20 вв. по состоятельности (размерам земельных владений, кол-ву скота и имущества) мн. башк. дворяне не уступали рус. Ср. размер поместий башк. дворян превышал общерос. (2333 дес): в Уфим. губ.— 3336 дес, в Оренб.— 2745 дес земли. Наиб. знатные башк. дворянские фам.: Аксулпановы, Бакировы, Ибрагимовы, Каюповы, Киековы, Куватовы, Кутлубаевы, Максютовы, Муратовы, Мусины, Пугайбековы, Рафиковы, Субхангуловы, Султановы, Сыртлановы, Тутаевы, Умутбаевы, Янышевы. Из тарханской и дворянской среды вышло мн. гос. и общест. деятелей, военных, служителей культа, деятелей иск-ва, культуры, просвещения; исторически с терр., ныне входящей в Челябинской обл., связана деят-сть династий: Кулуевых, Курбангалиевых, Курманаевых, Кучуковых, Рахмангуловых (Барын-Табынская вол.); Таймасовых, Токтогуловых (КараТабынская вол.); Козямышевых, Кошмановых, Юртумовых (Айлинская вол.); Абдуллиных (Бала-Катайская вол.); Казанбаевых, Кармышаковых (Улу-Китайская вол.); Темировых (Салзаутская вол.); Тавабилевых (Мякотинская вол.) и др.

Обычное право у башкир, система обязат. социальных норм поведения, сложившаяся на ранних стадиях развития об-ва и гос-ва. Обычное право формировалось на основе традиций и обычаев, в т. ч. сакрального характера, наслед. Б. от этнич. предков. Зародившиеся в дописьм. период нормы обычного права представляли собой свод неписаных законов — адат (ғәҙәт), регулирующих хоз., семейно-брачные и уголовно-правовые отношения. Общест. отношения улаживались на йыйынах — нар. собр., являвшихся высшими законодат. органами племен и всего народа. На всебашк. йыйынах, к-рые проводились в местности Сиснакау (Чесноковка, близ совр. Уфы), решались вопросы войны и мира, избрания хана. Избиравшиеся пожизненно ханы, или бии, должны были считаться с нормами обычного права, с йыйыном и советом аксакалов — старейшин. Аксакалы участвовали в решении насущных проблем и осуществляли правосудие. По нормам обычного права башк. племена обладали суверенитетом, к-рый обеспечивался ин-том йыйынов, и правом на землю. Все чл. племени считались собственниками общеплем. земли, на к-рую не утрачивали прав ни при каких обстоятельствах. Земля передавалась по муж. линии вотчинников (асаба). При вхождении в состав гос-ва башк. племена сохраняли внутр. автономию и собственность на землю; акт признания данных прав оформлялся верховным сюзереном. Так, часть земель была подарена Чингисханом башк. бию Муйтену. Царским прав-вом были выданы каждому племени жалов. грамоты, к-рые позднее многократно подтверждались. Суверенитет племен выражался также в праве восстания и выходе из состава гос-ва. Так, избрание в 1739 ханом Карасакала с позиций обычного права означало отказ от рус. подданства. Среди правовых норм, касавшихся башк. традиционного х-ва, выделяются след.: сауын (Һауын) — получение обедневшей семьей дойного скота во врем. пользование (с обязанностью работать на сородича, в конце сезона вернуть часть удоя маслом); ума (өмә) — принятое между сородичами выполнение трудоемкой работы «за угощение» (у совр. Б. сохраняется при постройке или побелке дома, косьбе сена; у женщин — при ежегодной уборке, стрижке овец, ощипывании гусей и т. д.); внутри родовая помощь (в размерах, достаточных для ведения х-ва), обычная среди коренных сородичей при стихийных бедствиях, падеже скота и др. С принятием ислама Б. руководствовались нормами мусульм. права наряду с адатом, в т. ч. в области регулирования семейно-брачных отношений. До последнего времени у Б. запрещались браки среди родственников до 7-го поколения. Сохранялись пережитки архаичных форм брака (левират и сорорат), предусмотр. башк. системой родства и наследования. В отличие от классич. европ. левирата у Б. на вдове мог жениться не только брат ее умершего мужа, но и племянник, к-рый наследовал при этом все права и обязанности в отношении детей, имущества и пр. Традиционной древней формой наследования являлся минорат, при к-ром отцу наследовал младший сын, вместе с имуществ. правами получавший обязанности похоронить отца, содержать мать и незамужних сестер, обеспечить их приданым. У Б., живущих в горных районах и на территории Челябинской обл., сохраняются мн. традиции минората, а младший сын именуется кинйә, төпсөк («младший», «последний», «остаток»). Старшие сыновья в осн. делили только скот. Правовое положение башк. женщины определялось значит.влиянием матриархальных традиций. Женщины ходили с открытым лицом, ездили верхом, участвовали в поединках и воен. походах вместе с мужчинами, могли возглавить плем. объединения. Согласно легенде, после смерти Сураман-батыра борьбу против монголов возглавила его жена. Во время башкирского восстания 1735—40 были взяты в плен с оружием в руках Шара Кусимова, Фатима Биктимирова, Ятбика и Рабикат Бикбаевы. Ряд башкирок вместе с мужьями участвовали в походах рус. армии и Отечественной войне 1812. Брак (башк. «обзаведение домом»), заключавшийся для создания экономически самостоят. семьи, совершался по сватовству или «умыканием» (кражей невесты). Девушки обычно умыкались по согласию, что позволяло семье жениха избежать большого калыма и мести со стороны рода невесты. До полн. уплаты калыма дочь жила у отца, муж мог тайно посещать ее. Данные статистики не подтверждают расхожих представлений о распространенности у башкир полигамии и выдачи замуж малолетних девочек. Так, в 1834 в 42 аулах Оренб. уезда Оренбурской губ. из 1080 семей рано вступили в брак 96 девушек, среди к-рых 12-летних было 0,6—6%, 13-летних — 0,6— 7%, 14-летних — 1,2—14%, 15-летних — 1,2— 14%, 16-летних — до 39%, 17-летних — до 16%. Тогда же среди оседлых Б. Пермской губ. отмечалось незначит. число вступивших в ранний брак: в 30 аулах вышли замуж 9 девушек до 18 лет (2 — 16-летние, 7 — 17-летних). Обычным было вступление в брак взрослых девушек. Преобладали моногамные семьи; полигамные встречались преим. среди привилегир. слоев об-ва. По данным 7-й ревизии (1816), в 44 деревнях Красноуфимского, Оренб., Стерлитамакского, Троицкого уездов проживало 1469 семей полукочевых Б.; в 295 из них глава семьи имел 2 жены, в 12 — 3, в 3 — 4 жены. По данным 9-й и 10-й ревизий (1850, 1859), полигамные семьи практически отсутствовали. Мера ответственности за противоправные действия определялась их характером. Так, за кражи и разбой (в зависимости от тяжести преступления) применялись наказания от общест. порицания до смертной казни, приводившейся в исполнение только с разрешения йыйына. По нормам башк. обычного права целью актов правосудия являлось восстановление справедливости, а не возмещение материального ущерба. На принципе талиона («око за око, зуб за зуб») основывались универсальные ин-ты кочевого обычного права — карымта и барымта (см. Баранта). Участие в барымте было добровольной и почет. обязанностью всех мужчин рода; неисполнение карымты (кровной мести) считалось позором. Нормы обычного права, определявшие исторически оптимальные формы поведения и взаимоотношений в об-ве, взаимодействовали с религ. и гос. правовыми ин-тами и остаются составной частью менталитета Б.

Заселение Южного Урала башкирами. На территории Южного Урала тюркоязычные племена появились с началом Великого переселения народов (4—5 вв.). В середине 6 в. Юж. Урал оказался под властью Тюрк. каганата. Протобашк. население в 9—10 вв. было этнически смешанным, раздел. на 2 группы: одна населяла терр. по соседству с печенегами, граничившую с Византией (Румом), впоследствии смешалась с мадьярами и др. народами; др. населяла терр. близ Волжской Булгарии, находилась в полит. зависимости от царя булгар. По мнению Кузеева, древняя история Б. начинается с их переселения с Ю. в степи Бугульминской возв. (с выходом на Волгу) — терр., к-рую он отождествляет с «Древней Башкирией», где шло становление башк. этноса (до 12 в.). Основу древнебашк. этноса составили племена бурзян, усерган, тангауров, тамьянцев, байларцев. В Юж. Приуралье Б. вошли в контакт с племенами булгаро-мадьярской группы (юрматы, еней, гайна-тархан, буляр и др.); на след. этапе развития смешались с местными племенами Зап. и Юж. Приуралья — носителями бахмутинской культуры (финно-угорской языковой группы) и, вероятно, с аланами и сарматами. В 11—13 вв. происходило дальнейшее заселение Южного Урала кочевыми Б.: айле и др. племена огузского происхождения заселяли Вост. Зауралье, басс. рр. Ай и Юрюзань (по маршрутам традиционных кочевок). Кузеев не устанавливает прямую генетич. связь между сев.-зап. Б. и местным населением 1 тыс. н. э. (пьяноборцы, бахмутинцы); считает, что Б. пришли на С. терр. совр. Республики Башкортостан не ранее 12 в., а преобладающий европеоидный антропологич. тип у них сложился в результате поздних контактов с зап. соседями. С вхождением башкирских земель в состав Золотой Орды (1236) начался новый этап кыпчакской миграции на Урал (13— 14 вв.). В составе Б. (в осн. на Ю. и Ю.-В.) появились новые родоплем. группы (кыпчак, катай, табын и мин), составлявшие общий компонент в этногенезе казахов, узбеков, каракалпаков. Терр. центра и С. совр. Чел. обл. осваивали катайцы и табынцы. Внутриполит. борьба и распад Золотой Орды, усиление Ногайского ханства привели к заметным изменениям в расселении башк. племен. Покинувшие Бугульминскую возв. Б. появились в пермских лесах (кон. 14 — 1-я пол. 16 вв.), на р. Чусовой и др. сев. землях, закрепл. за башк. племенами (2-я пол. 16 в.). К 16 в. относятся косв. сведения о появлении Б. в районе «Чулымана» (совр. р. Кама) и областей «Сибирь и Ибирь». С утверждением Рос. гос-ва ногаи с Волги были вынуждены откочевать за р. Ник (р. Урал) — в казахские степи, на Кубань. На освободившиеся земли в ниж. течении р. Демы и терр. совр. Ашинского района с З. пришли минцы; на левобережье среднего течения р. Белой — юрматы. Значит. расширили свои пределы кыпчаки, бурзяне, усергане, тамьянцы и тангауры. В кон. 16 — 17 вв. вост. и юж. границы башкирских земель ограничивались Яиком и его притоками. После взятия Казани Б. получили от царского прав-ва жалов. грамоту на эти земли (подтверждена в 1661). В нач. 17 в. с падением Сиб. ханства продолжалось дальнейшее расселение Б. на В. (по свидетельству историка А. А. Дмитриева, двигались «по главной башкирской и вообще инородческой дороге из Европы в Азию» от Урал. гор к оз. Б. Касли, по р. Караболке, притоку Синары, впадающей в р. Исеть). Первыми откочевали сальюты. За короткое время они расселились на территории от Ухтузских заводов на С. до р. Уй, притока Тобола, на Ю. Племя катай разделилось: зап. катайцы заняли верховья р. Белой и долину р. Инзер; вост. катайцы — предгорья Урала и Зауралье, где позднее возникла Бала-Катайская вол. В 1640-х гг. «отошли на Уфу» бикатинцы; в 1730-е гг. «Бекетинская волость» занимала обширную терр. в Екатеринб. и Шадринском уездах Пермской губ. С 17 в. Б. из горно-лесных областей стали переселяться на удобные для скотоводства земли в лесостепной долине р. Демы в качестве припущенников. К нач. 18 в. часть юго-вост. Б. откочевала дальше в Заволжье. В 1620-х гг. границы башкирских земель подходили к Тоболу, из-за чего возникали споры с калмыками, в 1630 прав-во запретило калмыцким тайшам кочевать по Тоболу. В 18 в. с целью добычи охотничьего ясака Б. выходили в верховья рр. Тобол и Тогузак (там со временем появились башк. селения). В 17 — нач. 18 вв. айле закрепились «по Аю и за Уралом в разных местах по озерам»; табынцы — «в Бельских вершинах, и по Уралу в Яицких и в Уйских вершинах, и по Миясю и по озерам», образовав Табынскую и Кара-Табынскую вол., «по Яику и по Мендяку» — Кубеляк-Табынскую вол. В 1644 башк. князь Елигей «уступил иноку старцу Далмату» небольшой участок, где впоследствии возник Долматовский Успенский монастырь. В «Истории Сибири» Г. Ф. Миллера «Айские волости» упоминаются с 1606. Близ «Кунгурской проезжей дороги» (по р. Уфе) жили сызгы; в 1730 «за Уралом по Миясю и по озерам» находилась «Сызгинская волость». Башк. племена упей и кошсы имели вотчины «по левую сторону Лемезы речки», «по реке Уфе, по Аю»; мурзалар — «по Ерезаню». В междуречье рр. Чусовой, Пышмы и Исети жили племена бикатин, катай, сальют, сынрян, терсяк; их кочевья достигали рр. Сылвы и Ирени. В 1740—50-е гг. мякотинцы (бикатин) продали значительная часть своих земель Каслинскому и Кыштымскому з-дам. Вотчинные бикатинские деревни остались у оз. Алабуга, Бердениш, Кирпичики, Маян, Урускуль. В 1823 из Верхотурского уезда ушли «в отдаленные места» сынрянцы с кучумовичами, достигнув междуречья Иртыша и Оби, Барабинской степи. Они не создали своей волости, но приняли участие в этногенезе зап.- сиб. татар. В нач. 18 в. вотчинные земли табынцев от верховьев рр. Ай, Яик, Уй, Увелька и Миасс расширились до Заурал. степи. В Зауралье Б. образовали особую территориально-этнич. группу заурал. Б., представл. родоплем. объединениями: ай, бикатин, катай, сальют, табын. Чел. креп. была осн. на землях племени табын; айлинцы проживали юго-восточнее, катайцы — северо-западнее, сальют и бикатин — северо-восточнее Чел. Исслед. динамики изменения числ. Б. на Южном Урале и терр. совр. Чел. обл. затруднено тем, что первонач. для налогообложения велся учет дворов, позднее — ясачных людей, лиц мужского пола; Б. препятствовали проведению переписи населения. С момента присоединения к России до 1730-х гг. числ. Б. составляла 190—200 тыс. чел. Ревизия 1782 показала, что естеств. рост числа Б. не превысил убыль населения за 50 лет (167 тыс. чел.). По данным ревизии 1850, на территории Оренбургской губернии проживало 2394 тыс. чел., из них Б.— 444 тыс. (18,6%). В пределах совр. Чел. обл. такое соотношение сохранялось до рев-ции 1917. По переписи 1897, всего Б. в России было 1313 тыс. В результате 1-й мировой и Гражданской войн, голода 1921— 22 числ. Б. сократилась в 2 раза. Дорев. уровень был достигнут только в 1989. С 1959 по 1989 числ. Б. в Челябинской обл. возросла в 2 раза — с 88 тыс. до 161,2 тыс. чел. (4,6% всего населения).

Военная служба башкир. По условиям присоединения к России (1552—57) Б. «приняли русское подданство с [условием] верной службы [царю], обязались платить ясак медом и пушниной, чем богата башкирская земля». Военная служба наряду с налогами была гл. повинностью Б., входивших в состав разных ханств: Золотой Орды, Ногайского, Казанского, Сиб. ханств. Б. поставляли в войска ханов вооруж. и экипир. за свой счет воинов. Башк. войско имело традиционную для кочевников структуру: делилось на тысячи (мең), сотни (йөҙ), пятидесятки (илле), десятки (ун). После присоединения к Рос. гос-ву гарантией вотчинного землепользования (см. Землевладение и землепользование) являлась, как и раньше, воен. служба. Башк. конница должна была «держать народы в пограничных укрепленных линиях и крепостях восточных границ империи». В 1654 была предпринята попытка регламентировать призыв башк. войск и «охочего люда» на военную службу, однако вплоть до перевода башкир в воен. сословие царское прав-во не вмешивалось во внутр. устройство, управление и снабжение башк. войска. С 1754 все Б. в возрасте от 20 до 50 лет несли кордонную (пограничную) службу на Оренбургской военно-пограничной линии. Царское прав-во, воспользовавшись древним правом вассалитета, принятым у кочевых народов, получило возможность почти безвозмездно для казны иметь войско, способное охранять степной участок юго-вост. границы (1,5 тыс. км) от Волги до верховьев Яика (затем и до Тобола); для «усмирения неистовых иштяков-башкир» и «чтобы уменьшить численность башкирцев... регулярно брать их на военную службу. За это время их жены без плода останутца, а кого убьют, тот и вовсе не возвратитца»,— писал И. К. Кирилов. Эта политика реализовалась с введением кантон. системы управления на башкирских землях (1798), организацией Башкиромещерякского войска и пограничной линейной службы. Б. несли службу совм. с мишарями и оренб. казаками (см. Оренбургское казачье войско) на первых 4 дистанциях (протяженностью в 1239 верст) Оренб. пограничной линии, к-рая была разбита на 5 дистанций (1-я — от креп. Звериноголовской до Верхнеуральска; 2-я — от Верхнеуральска до Орской креп.; 3-я — от Орской креп. до Оренбурга; 4-я — от Оренбурга до Уральска; 5-я — от Уральска до Гурьева городка) и тянулась от р. Тобол до Каспийского м. (на 5-й дистанции служили урал. казаки). С созданием 2 кантонов Урал. войска, 5 — Оренб., 11 — Башк., 5 — Мещерякского, 1 — Ставропольского калмыцкого войска почти все Б., проживавшие на территории современной Челябинской обл., вошли в состав 3, 4, 5, 6-го башк. и 1-го мещерякского кантонов. В 1760-е гг. на линейную службу направлялся 1 чел. с 8 дворов, в 1780-е — с каждого 3-го двора. В 1800 на линейной службе находились 5516 Б. (67,8%), 2624 оренб. казака (32,2%); в 1822 соответственно — 10985 (70%) и 4707 (30%). С увеличением числ. переселенцев и оренб. казаков доля Б. в Оренб. иррегулярных войсках снижалась. При организации войска (1798) было составлено расписание службы на линии по кантонам. Б. Троицкого уезда (нач.— юртовой старшина Абдрешитов, пом.— походный старшина Заитов) обязаны были регулярно командировать в креп. Крутоярскую 128 чел., в Каракульскую — 128, в Троицк — 84, в Сиб. год. службу — 100; Б. Челябинского уезда (нач.— юртовой старшина Дербишев, пом.— походный старшина Кучуков) обязаны были командировать в Троицк — 232, в Сибирь — 70; Б. Верхнеуральского уезда (нач.— юртовой старшина подпоручик Бектемиров, пом.— юртовой старшина Абдулвагапов) — в Верхнеуральск — 200; в Магнитную — 101, в Кизильскую — 220, на службу в Сибирь — 130; Б. Шадринского и Екатеринбургского уездов — в Звериноголовскую — 90, в Усть-Уйскую — 125, в Сибирь — 25; мещеряки Шадринского и Екатеринб. уездов «в разсуждении малого количества их душ» совм. с Б. командировали в Усть-Уйскую креп. 1 чел., мещеряки 1-го кантона Троицкого и Чел. уездов (нач.— юртовой старшина Махмутов, пом.— юртовой старшина Бектемиров) — в Кизильскую креп.— 117. По прибытии на место службы воинов распределяли по редутам и крепостям, в случае утраты лошади требовалась замена из кантона. Через каждые 7 дней походный старшина подавал кантон. нач. рапорты. Условия службы были тяжелыми (ежедневные изнурит. учения, сопровождавшиеся физ. наказаниями, штрафами; использование воинов на хоз. работах; присвоение высшими чинами денег и провианта рядовых). В 1829 полк. Прянишников отмечал: «Башкирцы, наряжаемые для усиления караула на форпостах Оренбургской линии в каждую крепость до 200 человек, суть как бы рабы комендантов. Употребляют [их коменданты] для собственных работ, как-то: рубка и возка дров... заставляют косить для себя сено и возить в назначенные места... После тяжелых работ изнуренные башкирцы с наступлением зимы на тощих и чуть движущихся лошадях отправляются в свои улусы. Угнетение башкирцев неимоверно, и я священным долгом считаю обратить внимание начальства на сих несчастных жертв корысти». Служба в тысячной команде на Сиб. пограничной линии была наиб. обременит., т. к. требовала отлучки из дома на целый год; в 1800 она была заменена этапной службой по конвоированию заключенных из Уфы до Чел. и далее по Сиб. тракту. Б. и мишари конвоировали ссыльных из Пермской губ. в Иркутск, снаряжались к поимке беглых каторжных и поселенцев. В 1852 срок службы Башкиро-мещерякского отряда в Перми был продлен с 2 до 3 лет. В 1828—33 службу по охране зап. границ страны в Бессарабии несли 8, 9, 11-й башк. полки (общей числ. 1750 чел.). Командование было удовлетворено их службой, однако за 4 года из-за неблагоприятных условий жизни из 1180 воинов 8-го, 9-го полков скончались 320 чел. Т. н. внеш. служба башкир наряду с пограничной и этапной включала и полицейскую. Кроме Пермской губ. башк. войска направлялись на полицейскую службу в Казань, Москву, Петербург, в ярмарочные города. Конные иррегулярные части края (башк. и каз.) использовались в карат. акциях для подавления нар. волнений, в т. ч. в Оренб. губ. и на территории киргиз-кайсацких степей. Так, для подавления выступления урал. казаков (1805) был привлечен башк. полк. В 1823 отряд Б. 3-го кантона участвовал «в усмирении» работных людей Каслинского и Кыштымского заводов. Восстание крепостных на Катавских заводах (1828—29) было подавлено силами отрядов 3-го мишарского и 8-го башк. кантонов. В 1843 оренб. казаки и Б. были направлены на ликвидацию «картофельного бунта» (см. Волнения крестьян в Троицком и Челябинском уездах). Восстание Б., мишарей, тептярей и рус. крестьян в 1834—35 было подавлено казаками при участии 2 полков из юж. башк. кантонов. В 1825—40 Б. участвовали совм. с казаками и мишарями в 15 карат. эксп. в киргиз-кайсацкие степи. Б. посылались и в дальние эксп.: для подавления восстания польской Барской конфедерации (1770—72) были привлечены 3 тыс. башк. конников. Гарнизонную службу в рос. городах Б. несли эпизодически: во время войны России с Турцией (1768—74) и после подавления восстания польских конфедератов (1772—74). С переводом Б. в гражд. сословие число кантонов сократилось с 28 до 11. Воен. службу продолжали нести Б. 2 кантонов; на остальных были возложены гос., мирские, земские повинности и налоги. С принятием закона «О переходе управления башкирами из военного в гражданское ведомство» (2 июля 1865) кантон. управление на башкирских землях было ликвидировано. Ден. повинности распространены и на Б. бывших «служащих» кантонов. Появление гражд. администрации вызвало правовые трудности в привлечении Б. в регулярную армию. В 1865—1874 к службе в регулярных войсках приступило небольшое число Б. (в 1867 и 1868 — соответственно 95 и 60 чел.). Предусмотр. воен. реформой 1860-х гг. льготы по образованию стимулировали распространение грамотности среди Б., способствовали изучению рус. яз. В 1874 в Уфим. губ. из 2917 новобранцев 1686 составляли Б. Спец. комиссией при оренб. ген.-губ. Н. А. Крыжановском было внесено предложение о создании нерегулярных башк. кав. эскадронов. По указу от 6 июля 1874 из Б. Чел., Верхнеурал. и Оренб. уездов был сформирован эскадрон (250 чел.), к-рый ежегодно пополнялся рекрутами (каждый имел право на отпуск через 20 мес службы); в течение 2-го года службы не менее 40 чел. вступало в отряд полковой подготовки, лучшие дослуживались до унтер-офицеров. Эскадрон был экипирован и вооружен скорострельными ружьями каз. образца, имел особую форму обмундирования. Воен. министр Д. А. Милютин 21 июля 1875 приказал сформировать дивизион (в составе 2 эскадронов), 30 марта 1878 — Башк. конный полк 4-эскадронного состава (5-й эскадрон находился в резерве). Полк «имел назначение: а) обучать башкир-новобранцев, поступивших на службу на собственной лошади, и б) служить кадром для формирования в военное время Башкирских конных частей»; подчинялся нач. штаба Оренб. воен. округа. В 1882 в ж. «Военный сборник» возобновилась полемика о целесообразности использования в рус. армии иррегулярных формирований, в частности Башк. конного полка; с окончанием рус.-тур. войны Башк. конный полк был упразднен «с заменой оного формированием в военное время башкирской милиции». С этого времени Б. несли военную службу как представители податного населения, вместе с русскими и представителями др. народов.

Башкирские полки в военных кампаниях. Башк. отряды участвовали в Ливонской войне (1557—82). С целью «Кучума царя истеснить» в 1594 «в Тобольский город... было послано полем из Казани и Уфы татар 100 человек, башкирцев 300 человек да к ним 4 человека боярских по сту по человеку». Б. принимали активное участие в освободит. борьбе рус. народа, в изгнании польских и шведских захватчиков из рус. городов. В царствование Василия Шуйского (1606—10) в донесении воеводы кн. Репнина о победе, одерж. под Балахною, отмечалось, что в составе «понизовой силы» (правительств. войск Ср. Поволжья), участвовавшей в сражении, были и Б. Из грамоты царя Алексея Михайловича на имя уфим. воеводы Алябьина явствует, что Б. участвовали в боях против поляков под Москвой в составе отряда кн. Д. Трубецкого, затем были в полку кн. Д. М. Пожарского. Царские грамоты и челобитные Б. на имя царя дают представление о характере воен. службы тарханов, освобожд. от податей взамен службы. Башк. отряды во главе с тарханами (напр., Таймасом Шаимовым) сопровождали рус. дипломатич. миссии на переговорах (не всегда мирных) с сиб. татарами, калмыками, казахами, каракалпаками. В 1635 рус. и башк. отряды совм. одержали победу над сиб. войсками Аблая и Тефкеля под Уфой; зимой 1643/44 разгромили калмыцкие улусы. В челобитной Б. 1652 Тоимбетка Янбаев свидетельствует, что в 1640 участвовал в обороне Уфы от набега калмыцкого Лаузан-тайши, в 1644 сопровождал уфим. воеводу Л. Плещеева в походе на калмыцкие улусы, в 1648 «с воинскими людьми» оборонял Табынский солеварный городок от Чакула Калмака, в 1651 с 25 уфим. башкирцами бился с ногайцами на Закамской линии и «чюваский многий полон отбили». Башк. отряды участвовали в Азовских походах рус. армии (1694, 1695); совм. с донскими и запорожскими казаками противостояли крымской коннице, угрожавшей со стороны степи рус. войскам, осаждавшим крепость. В воен. кампаниях прославился Алдарбай Исекеев, известный как Алдар Исянгильдин — один из рук. восстания 1704— 11. Башк. войска принимали участие в Сев. войне со Швецией (1701—21). В царской грамоте от 5 янв. 1737 (в разгар башкирского восстания 1735—40) значилось: «Понеже при предках Нашего Императорского Высочества, их Величеством в прошедшия войны башкирцев по нескольку тысяч на службах бывало: того ради, дабы Вы, наши подданные, для ныне происходящей с турками войны... доброхотных и вооруженных башкирцев три тысячи человек отправили...» Нач. Башк. комиссии А. И. Румянцев, исполняя указ, снарядил на службу 3 тыс. Б. «под предлогом русско-турецкой войны, что в действительности преследовало цель уменьшения числа их [башкир] и приведения народа в слабость». В ходе Семилетней войны были собраны из Уфим. и Исетской пров. 1721 Б. и 279 мишарей для отправки «в Украину» (апр. 1756), но «по собрании распущены пакы по домам». Отправл. в район Чернигова (авг. 1756) 500 Б. и 500 мишарей участвовали под командованием ген.- фельдмаршалов П. А. Румянцева-Задунайского и А. Ф. Апраксина в воен. действиях на территории Пруссии (на р. Прегель) летом 1757. Перезимовавшее в Нижегородской губ. Башк.- мещерякское войско летом 1758 было направлено на юж. границы Сибири, где возникла угроза нападения Цинской империи, захватившей пограничную с Россией Джунгарию. Война с наполеоновской Францией началась для башк. полков еще в 1806—07. Уже 26 дек. 1805 на подкрепление русских войск были направлены 600 калмыков, 1000 оренб. казаков и 2 тыс. Б. В воен. действиях на территории Пруссии и Польши приняли участие 4 башк. полка в составе армий ген.-л. Л. Л. Бенигсена и корпуса атамана М. И. Платова. После Фридландского сражения башк. полки совм. с донскими казаками Платова прикрывали отход рус. войск; отличились в боях у г. Веллау, при форсировании рр. Аллер и Прегель, у дер. Гросс-Егерсдорф, у Таплакенской плотины, при местечках Битенен и Юргайген. Франц, кавалерия «везде была отбита и прогнана с большим уроном». В рапорте Платова были отмечены мужество и храбрость поручика Бурангула Куватова, сотников Карагузи Кадаргулова, Айчувака Узенбаева, прапорщика Кагармана Бурангулова. После подписания Тильзитского мира башк. полки вернулись на родину. В апр. 1811 оренб. ген.-губ. Г. С. Волконскому было предписано сформировать 2 полка из Б. и 1 из ставропольских калмыков. Для участия в Отечественной войне 1812 на Южном Урале было сформировано 34 полка, из них 20 башк., большинство на добровольной основе. Башк. полки состояли из 500 рядовых и 28 чел. командного состава. Каждый кантон выставлял от 1 до 3 полков, к-рые по мере готовности уходили на фронт. Из урал. уездов Б. направлялись в состав след. полков: из Шадринского — в 19-й, из Троицкого — в 18-й, из Верхнеурал.— в 15-й и 14-й, из Чел.— в 1, 2,6,11-й и др. Всего Б. выставили на службу ок. 27 тыс. чел. (из них 12 тыс. несли сторожевую службу на восточная границах России). Среди Б. набирались добровольцы, шел сбор денежных средств на воен. нужды. Б., мишари и тептяри пожертвовали 500 тыс. руб. (к 15 авг. 1812); Б. поставили 4139 лошадей. В начальный период войны 1-й башк. полк воевал в составе 2-й армии П. И. Багратиона, 2-й полк — в составе 3-й армии А. П. Тормасова, 1-й Тептярский полк — в составе 1-й Западной армии ген. М. Б. Барклая де Толли. В ходе арьергардных боев (15 июня) отличились рядовые 1-го Башк. полка Узбек Акмурзин и Буранбай Чувашбаев, хорунжий Гильман Худайбердин, есаул Ихсан Абубакиров (награжден орд. Св. Владимира 4-й степ.) и др.; 16 июня 1-й Тептярский полк майора Темирова уничтожил виленский арсенал и сжег за собой мост. Первой значит.победе русских войск способствовал бой у г. Кобрина (восточнее БрестЛитовска) 16 июля, в к-ром 2-й Башк. полк майора Курбатова участвовал в составе авангарда 3-й армии. Рядовой Аюп Каипов и полковой старшина Аралбай Акчулпанов были награждены орд. Святой Анны 4-й степ. В конце июля, после соединения 2 отступавших рус. армий, башк. конница вела разведку в районе Смоленска; 27 июля конные части Платова, в составе к-рых был 1-й Башк. полк, нанесли поражение див. Себастиани. Во время Бородинского сражения наряду с др. отличился 1-й Тептярский полк. В сентябре 1-й Башк. полк действовал в тылу наполеоновских войск в составе партизанских отрядов полк. И. Е. Ефремова, полк. Н. Д. Кудашева; контролировал коммуникации противника по Рязанской, Серпуховской, Коломенской и Калужской дорогам. В освобождении Москвы участвовали неск. новых башк. полков и 1-й Мишарский полк (к-рый затем, с окт. 1812 по 1814, нес в Москве гарнизонную службу). В партизанской войне отличились 1-й Тептярский и 1- й Башк. полки. С 11 по 24 сент. полк Тимирова в составе партизанского отряда Д. Давыдова отличился в боях под Рославлем; Тимиров был награжден орд. Св. Владимира 4-й степ., прапорщик Мунасыпов и зауряд-хорунжий Ибрагимов — орд. Святой Анны 3-й степ. Отряд Кудашева, в составе к-рого был 1-й Башк. полк майора Лачина, в районе Малоярославца захватил мн. пленных и трофеев (12—13 окт.). М. И. Кутузов пополнил 3, 4, 5-м башк. полками кавалерию отд. корпуса ген.-л. П. Х. Витгенштейна, к-рый прикрывал дорогу на Петербург, препятствуя отходу армии маршала Макдональда. В ополчении 3-го округа сражался 2- й Тептярский полк; в корпусе ген.-лейт. П. К. Эссена башк. конница вела наблюдение за противником в районе р. Буг. Совм. с др. 3 башк. полка в авангарде корпуса ген.-м. Мелисина выбили французов из местечек Клещели, Орлю, Свислочь (23 по 28 окт.); 2-й Башк. полк в составе войск ген. Е. И. Чаплица, приняв участие в разгроме отрядов польского ген. Конопки (8 окт.), понес большие потери, в нояб. был передан в состав корпуса ген.-м. Булатова. С нояб. 1812 башк. полки (с 8-го по 20-й) были направлены в составе Поволжского ополчения на территории Украины (на случай прорыва туда отступающих частей франц. армии). Б. участвовали в заграничных походах рус. армии 1813—14. Башк. полки входили в состав «польской» армии Л. Л. Бенигсена; 2-й Башк. полк в составе корпуса ген.-л. Ф. В. Остен-Сакена штурмовал Бреславль. В осаде и штурме Данцига (янв.— 21 дек. 1813) участвовали 8 башк. полков. Отличившийся 1-й Башк. полк был занесен в списки правительств. журнала выдающихся воен. событий; Хусейн Кучербаев удостоен орд. Святой Анны 4-й степ., Ихсан Абубакиров — Святой Анны 3-й степ.; Ирназар Давлетчурин, Байбулат Турсунбаев, Исянгул Ишкузин — знака отличия Воен. орд. Позднее 1-й Башк. полк принимал участие в сражениях под Берлином и Дрезденом. В битве под Лейпцигом (4—7 окт. 1813) участвовали 1, 4, 5, 9 и 14-й башк. полки (башк. конница особо отличилась на заключит. этапе битвы); 8, 12, 13, 16-й башк., 2-й Мишарский полки осаждали креп. Глогау (кон. 1813) совм. с регулярными частями. Среди награжд. орд.— Б. 14-го полка (Верхнеуральский уезд) Абдулла Сарыгулов, Галикей Ташбулатов, Насыр Абдуллин и др. В нач. окт. 1813 в составе Поволжского ополченч. корпуса ген. П. А. Толстого, осаждавшего Дрезден, действовали 2, 13, 15-й башк. полки. Особо отличились 4-й и 14-й башк. полки; среди получивших орд.— Багиров, Кильдияр Байбулдин, Назарбай Тляпов, Насыр Наурузов и др. Башк. конница участвовала в изгнании французов из Гамбурга, Эрфурта, Веймара, Берлина, Франкфурта-на-Майне и др. В Веймаре состоялась встреча башк. воинов с И.-В. Гете, о к-рой поэт вспоминал в беседе с И. П. Эккерманом в 1825. Воины 1, 2, 5, 8, 9, 12, 13,14, 15-го башк. полков; 2-го Тептярского, 2-го Мишарского, 3-го Оренбургский казачий полков, вступивших в Париж, были награждены серебряными мед. «За взятие Парижа»; все участники Отечественной войны — серебряными мед. «В память Отечественной войны 1812 г.». По данным 1836—39, из участников Отечественной войны в живых значились: из состава 19-го полка 3- го Башк. кантона Шадринского уезда (ныне Кунашак. р-н) — 83 чел.; 18-го и 7-го полков 4- го кантона Троицкого уезда — 17 чел.; 15-го и 14-го полков 6-го Башк. кантона Верхнеурал. уезда — 262 чел.; по 5-му Чел. башк. кантону сведений не выявлено. Воинская доблесть Б. в период войны 1812 нашла отражение в ист. песнях, мемуарной и художеств. лит-ре, в произв. изобразит. иск-ва. С началом рус.-тур. войны 1828—29 были отправлены в Тирасполь наряду с др. 2 башк. полка. В июле 1828 1-й Башк. полк нес пограничную службу на левом берегу Днестра между Ямполем и Григориополем, 2-й — между Григориополем и Днестровским лиманом. С авг. 1828 по апр. 1829 все полки находились на австрийской границе в составе 2-й армии. В окт.— дек. 1-й и 2-й башк. полки действовали в составе резервного корпуса ген.-л. Витте. В середине дек. 1-й полк был дислоцирован в креп. Измаил, 2-й — в креп. Килия, где несли пограничную службу до 1831. Во время Крымской войны (1853— 56) по инициативе оренб. ген.-губ. В. А. Перовского для усиления русских войск легкой кавалерией были сформированы 4 башк. полка. Не решившись использовать Б. против единоверных турок, командование вернуло 2-й и 4-й полки (1854), 1-й и 3-й (числ. по 850 чел.) направило на Балтику для защиты побережья от англо-франц. десантов. Несший службу в составе Рижского корпуса быстрого реагирования 1-й полк, сформир. из Б. Оренб. уезда, был удостоен за службу «великой похвалы» команд. Балтийским корпусом ген. А. А. Суворова; также был особо отмечен 3-й полк (из Б. 6-го кантона Верхнеурал. уезда), входивший в команду ген. Граббе. Св. 30 Б. из 6-го кантона получили бронз. мед. на Владимирской и Андреевской лентах «В память войны 1853— 1856 гг.». В 2 орг. Перовским Хивинских эксп. (см. Среднеазиатские походы) участвовали 3700 Б., из них погибло ок. 2000 чел.

Традиционное хозяйство. Осн. формами башк. традиционного х-ва были полукочевое скотоводство, охота, бортничество (см. Пчеловодство), в Зауралье — и рыбная ловля. Осн. типом жилья долгое время оставалась войлочная юрта (тирмэ); затем появились срубные, плетневые, саманные и дерновые жилища. С переходом к оседлости, к-рый у заурал. Б. произошел в сер. 19 в. (позднее осн. части этноса), возникали аулы. Традиционные для башк. уклада жизни одежда, обувь, домашняя утварь, предметы снаряжения и культа изготовлялись из природных мат-лов и продуктов кочевого х-ва (кожа, шерсть, войлок, пух, конский волос, дерево); позднее одежду шили и из покупных материй. Добротно выполн. предметы обладали декоративными и художеств. достоинствами; на них ставили тамгу и передавали по наследству. Приемы обработки животного сырья были сходны у всех тюрок и монголов. Б. разводили преим. лошадей и овец, реже — коров и коз. По наблюдениям И. Г. Георги, кол-во лошадей составляло от 30—50 в х-ве «простого человека» до 2000 и выше — в х-ве богатого; козы были почти у всех. Весной и летом скот находился на пастбищах, зимой большая его часть оставалась на тебеневке (зимняя пастьба с.-х. ж-ных на пастбищах, покрытых снегом). В кон. 18 в. вследствие сокращения пастбищ, к-рое было вызвано колонизацией края, стр-вом крепостей (см. Колонизация Южного Урала), под давлением прав-ва сев.-зап. Б. начали заниматься земледелием. В нач. 19 в., по свидетельству Р. З. Янгузина, в Башкирии сложилось 3 хоз. района: земледельч., оседлый скотоводч.-земледельч. и скотоводч. со слабо развитым земледелием. Оседлыми земледельч.- скотоводч. районами были Зауралье, Ю.-З. Башкирии. На кочевки выезжали после весенних полевых работ. В нек-рых районах Зауралья земледелие получило развитие, когда плотность нас. превысила 12 чел. на 1 квадратную версту. В ср. в 30 деревнях Шадринского уезда (ныне терр. Кунашакского района) размер запашки на 1 двор составлял 2—4 дес. Весной 1846 Б. Шадринского уезда было высеяно на 1 душу 14,75 пуд зерна (столько же в земледельч. Бирском и Красноуфим. уездах). Уменьшилось поголовье скота: на 1 двор в ср. приходилось лошадей от 5,5 (дер. Арыково) до 32 (дер. Кунакбаево), КРС — от 7,1 (дер. Ильчугулово) до 51,9 (дер. Казакбаево), овец — от 2,9 (дер. Тюляково) до 15,9 (дер. Серкино) голов. В Зауралье к преим. скотоводч. региону относилась терр. 5-го и 6-го кантонов (Чел. и Верхнеурал. уезды). Б. 6-го кантона на 1 чел. в ср. высевали озимых 0,1 дес (1842), яровых — 0,5 дес (1843). По сообщению В. М. Черемшанского, значительная часть Б. Чел. уезда, в т. ч. живущих по берегам озер между рр. Миасс, Тобол и Уй, в сер. 19 в. земледелием не занималась. Юго-вост. Б. систему летних перекочевок приспосабливали к календарю земледельч. работ. У Б. Оренб. губ. в 1890-е гг. около половины пашни занимала яровая пшеница, до 45—50% — овес. Рожь Б. Зауралья высевали преим. по принуждению начальства и редко употребляли в пищу (позднее, с приходом скотоводства в упадок, она стала одной из осн. культур); в небольших объемах возделывались др. с.-х. культуры (ячмень, просо, гречиха). Д. П. Никольский в 1890-е гг. писал об упадке скотоводства в степном Зауралье: «Прежде самый бедный башкир имел столько же лошадей и скота, сколько теперь самый богатый. В настоящее время башкир, владеющий 20—30 лошадьми, считается богачом, да и таких богачей немного». По мере уменьшения поголовья скота сокращалось кол-во семей, выезжавших на кочевки. В Зауралье в 1930-е гг. последними выезжавшими на кочевки были жит. дер. Уразаева Аргаяшского кантона.

Традиционная кухня и хозяйственная утварь. Основу традиционной башк. кухни составляла мясо-мол. пища. Кунгурский бургомистр Юхнев в 1725—26 писал, что Б. Сибирской дороги «хлеба не едят, но только лошадиное мясо, а пьют кумыс, которое питье сделано из лошадинова молока». В «Экономических примечаниях к Генеральному межеванию земель» (см. Генеральное межевание) отмечено, что «башкиры-сызгинцы в летнее время кочуют в кошах по степным местам со всем семейством и скотом, а женщины собирают от дойных кобыл молоко, из коего делают кумыз и употребляют вместо питья, а из коровьего молока — арьян [айран], которыми довольствуются также». Высококалорийный айран хорошо утолял жажду; его обычно готовили из закваш. молока — катыка (ҡаткыҡ), развед. водой и сбитого мутовкой (бешкәк) в изготовл. из липы маслобойке (кәбә). Катык, закваш. из кипяченого молока, употребляли и отдельно (иногда развед. пахтой); изредка добавляли его в сливки перед сбиванием масла. В верхнебельских, кизильских говорах башк. яз. закваш. молоко (сей ҡатыҡ) наз. ойоткан (простокваша). Б. крайне редко употребляли свежее коровье или козье (һет) молоко (парное иногда давали детям); его обычно выдерживали в холодном месте для сбора сливок. Кипяченое молоко подавали к чаю; супы (аш) забеливали катыком, курутом или молоком. Из закваш. катыком молока готовили творог (выдерживали сутки в казане или печи, процеживали); его ели со сметаной (ҡаймаҡ), отжатый творог (һеҙмә), смеш. с медом, подавали как лакомство; в местах, где было сильно рус. влияние, стряпали «налевные» шаньги (шәңкә) и вареники (наз., как и мясные пельмени, билмән). Выпар. на медл. огне — «красный творог» (әжекәй; диалектное ҡыҙыл эремсек) заготавливали на зиму (перед употреблением приправляли молоком). Большая часть творога перерабатывалась в курут (корот) — кисло-соленые сырки (колобки диаметром 7—10 см), к-рые высушивались на солнце (спец. сушильни — ылаш — делали из тонких прутьев), иногда — над очагом. Курут был незаменимым продуктом питания при кочевом образе жизни; его хранили в ивовых плетенках (сыт) или лубяных коробах (тубал). Из сметаны Б. сбивали масло (ак май); топленое масло (һары май) хранили, слегка посолив, в дерев. кадках (силәк). Из кобыльего молока готовили только кумыс, по технологии, общей для всех кочевников: молоко сливали в большой (ок. 8 ведер) кожаный сосуд — саба (һаба; позднее замен. дерев. бочкой); пополняли его молоком от мн. доек (иногда слегка разбавл. водой), к-рое постоянно взбалтывалось и вспенивалось в спец. небольших сосудах — муртай, бутлук (изготовл. из кожи лошадиных ног); выдерживали до готовности 3—4 дня. Акад. И. И. Лепёхин писал о кумысе, что это «приятнейшее... питье». Осн. составляющая башк. кухни — мясные блюда. Обыденное мясное блюдо (итле аш) в состоят. семьях готовилось из любого мяса (конина, говядина, баранина, гусятина, дичь); вареное мясо подавалось также отдельно от супа-лапши; позже Б. научились стряпать пельмени и беляши. Запретным для пищи было мясо свящ.— журавля (торна), лебедя (аҡҡош) — и хищных птиц — беркута (бөркөт), сокола (ыласын), коршуна (төйлөгән), ястреба (ҡарсыға), филина (өкө) и др. Предпочтение Б. отдавали конине. Наиб. распростран. был буламык (боламыҡ) — заправл. мукой отвар мяса с накрош. в него курутом. По торжеств. случаям готовили бишбармак («пять пальцев»; его ели руками, отсюда назв.): отвар. в мясном бульоне лапшу (һалма; тонко нарез., местами разорв. руками на кусочки) выкладывали на дерев. блюдо (табаҡ), поливали собранным с бульона жиром, сверху клали нарез. мясо. После бишбармака подавали бульон (һурпа) в небольших пиалах (каса) с сухим курутом или острокислым катыком (әсе ҡатыҡ); по старинному обычаю бульон в большой чаше (туҫаҡ) передавался по кругу. К деликатесам относились казы (ҡаҙы) — сырокопченые или вареные конские колбасы, к-рые подавали к др. мясным блюдам и отдельно, карта (ҡарта) — вывернутая жиром внутрь прямая кишка. В летний период снабжение свежим мясом достигалось за счет неодновременности забоя скота (по обычаю Б. раздавали излишки убоины соседям «в долг»). При массовом забое скота мясо засаливали (в теч. 2—3 дней) в рассоле, затем коптили или вялили. Особо ценились копченый загривок коня (ял), грудинка, овечьи ребрышки. Вялили также плетеные тонкие пластины мяса с салом (с задней части туши). Хлеб стал занимать определ. место в рационе Б. с сер. 18 в., первонач.— на С.-З. Башкортостана. Юхнев в 1725—26 писал, что Б. Ногайской дороги «не пашут, хотя довольно пахотной земли есть», а у Б. Сибирской дороги есть «пашенная земля, на которую они навозу никогда не кладут, однако силен родится ячмень да крупа, которые в тех местах сеют, а рожь не сеют и хлеба не едят». Сохранился старинный рецепт курмаса (ҡурмас) — каленые и жареные в смаз. жиром сковороде зерна ячменя, ржи, пшеницы, полбы, конопли, гороха; в наши дни курмас иногда готовят как лакомство детям. Муку — талкан (талҡан; курмас, растертый на кам. зернотерке или истолч. в чугунной или дерев. ступе — киле) заготавливали впрок, использовали для приготовления каш (на воде, молоке). Во мн. домах имелись кам. или дерев. ручные жернова (ҡул тирмән). Б. готовили похлебку (өйрә), кашу (бутка), лапшу, блины (ҡоймаҡ), печенные в золе пресные лепешки (көлсә), колобки (йыуаса; из теста, замеш. на яйцах), к-рые раньше варили в конском или бараньем жире (теперь — в масле). Ныне распространены баурсаки (баурһаҡ) и чак-чак (сәк-сәк); заурал. пожилые Б. считают баурсаки казахским блюдом, а чакчак — тат. У Б. высоко ценился хмель (в договорах на припуск оговаривалось: «Хмель щиплют только на свой обиход»). На хмелевом отваре готовилось кислое тесто, из к-рого пекли хлеб (икмәк), пышки (ҡабыртма), балиши (бәлеш) — круглые пироги с разнообразной начинкой. Балиши из пресного теста выпекались на сковороде (таба); начинка обычно готовилась из мяса и отварного риса (в Зауралье распространены балиши с гусятиной). У Б., расселившихся близ водоемов, существ. часть рациона составляла рыба. В «Книге Большому чертежу» (1-я треть 17 в.) сообщается о Б., что «кормля их мед, зверь и рыба». Недостаток молочных продуктов зимой компенсировался рыбой. Б., сдавая в аренду рыбные ловли, оговаривали: «а духовую [снулую] рыбу ловить нам». Рыбным промыслом, особенно в Зауралье, часто занимались и женщины. Назв. рыболовных снастей и мн. видов рыбы Б., как и русские, унаследовали от финно-угров. Рыбу обычно варили, изредка жарили; на летовках пекли в золе, завернув в листья. Б. употребляли ягоды [черемуху (муйыл), малину (ҡурай еләге), кр. и черную смородину (ҡыҙыл и ҡара ҡарағат), костянику (бөрҙөгән), вишню (сейә), клубнику (ер еләге), землянику (ҡайын еләге)] свежими или сушеными (ҡаҡ). Их сушили россыпью; раскатав в пюре — пластинами, к-рые удобно было хранить скруч. рулоном. Все грибы (бәшмәк) считались несъедобными. Б. употребляли (в сыром и вареном виде) большое кол-во дикорастущих трав: борщевник (балдырған), щавель (ҡуҙғалаҡ), черемшу (урман йыуаһы), полевой лук (йыуа), полевой чеснок (һыуған); особенно много — дикой лилии сараны (һарына), луковички к-рой ели в сыром виде или пекли в золе (в грамоте 1633 о верхотурских Б. говорится, что «пашен де у них нет, кормятся летом сараною, а зимою рыбою»). Ранней весной возами доставляли с гор (для себя и для продажи в горнозаводских поселках) кислицу (ҡымыҙлыҡ). Из хмельных напитков башкиры готовили асы бал (род медовухи) и буҙа (бузу). Слабоалкогольная буза — традиционный напиток степных народов, в т. ч. Б., расселившихся восточнее Чебаркуля (в Зауралье, как отмечал П.-С. Паллас, не было распространено пчеловодство). Она готовится из зерен ячменя, ржи или пшеницы с добавлением каленой овсяной или ячменной муки (для цвета) и растопл. нутряного сала (для вспенивания). В нач 20 в. буза была обычным напитком у заурал. катайцев, карабарын-табынцев, степных кубеляк-теле, бурзян; ныне распространена повсеместно в Башкортостане (имеет местные особенности). Самый популярный у Б. напиток — чай (сәй), к-рый принято слегка заправлять молоком или сливками. Состав кухонной утвари определялся местными условиями. Широкий открытый сосуд, суженный кверху,— курага (көрәгә) — изготавливался из цельной шкуры с лошадиной шеи; его верх укреплялся обручем, сбоку имел кожаные петли для выноса кумыса к трапезе. Меньший по размеру башкүнәк, в к-ром также подавали кумыс, шился из кожи головы. Из шкур ж-ных шились мн. виды мелких сосудов, в т. ч. в форме фляг: турһыҡ — из шкуры теленка, сарма — из стриж. овечьих и козьих шкур (мехом наружу), с завязкой по горловине (для перевозки провизии), а также переметные сумы (артмаҡ), пояса с дорожными сумками (ҡсалта). В нач. 20 в., по данным С. И. Руденко, кожаная посуда бытовала у катай, табын, бурзян, тамьян; на Ю.— у усерган и части кыпчаков. Постепенно она повсеместно заменялась дерев., иногда сохраняя назв. (курага). В настоящее время традиционная кожаная посуда вышла из употребления и хранится только в музеях; напр., обширная коллекция кожаной и дерев. посуды, приобрет. Руденко на территории Чел. губ.,— в Рос. этногр. музее. Из дерев. посуды были распространены: большие блюда (диаметром порядка 50 см) для трапезы 10 чел.— табаҡ (в Зауралье, в т. ч. на территории Челябинской обл., они наз. сара); разнообразные дерев. чашки — тустак (туҫтаҡ), тягяс (тәгәс), более мелкие — сугата (сеуәтә, сугәтә, күбәтә); силяк (силәк; осн. разновидность ведра или бадьи выс. от 20 см до 1 м); батман (силяк для хранения и перевозки меда вместимостью 1 пуд; служил мерой веса и емкости); разной формы сосуды для жидких и сыпучих продуктов — куняк (күнәк), тапан (тәпән), курага и др. Узкие (15—18 см) и длинные (до 1 м) силяки служили маслобойкой (көбө, төбө). Для разливания кумыса по чашкам использовали ковш (ижау) и алдыр (в разных местах — большой ковш с маленькой ручкой или большая тарелка). Курага, ковш и тягяс были всегда на виду (тягясом обносили гостей по кругу); они украшались прорезной и выемчатой резьбой с геометрич. и зооморфными орнаментами (по резьбе можно было определить, где и кем изготовлена посуда). Ложек (ҡалаҡ) башк. мастера не резали: изначально их не было в обиходе, позднее их покупали на ярмарках и базарах. Наряду с половниками (сүмес) использовались продырявл. или плетеные из черемуховых, калиновых прутьев черпаки (ими выбирали из бульона лапшу). Посуда изготавливалась из березового, лиственничного капа и корней деревьев; долбленая, с вставным дном или из цельного дерева (напр., ступа — киле) — из ствола липы, реже сосны или березы. Использовалась берестяная посуда: туеса (круглый төйөҙ, прямоугольный көйөҙ), к-рые сшивались конским волосом; биштар (биштәр) — заплечная сума для переноски припасов. Часто встречался лубяной короб для хранения провизии. Назв. мн. предметов обихода связаны с их происхождением: кружка — аяҡ («нога» — из прочной кожи ноги); фарфоровый бокал — сынаяҡ (чашка из Сины — Китая); рус. «стакан» (древнерус. «дъстоканъ») восходит к тюрк. tostakan (дерев. миска) и является однокоренным с башк. туҫтаҡ, туҫтыған (дерев. чаша). До наст. времени Б. сохраняют мн. рецепты нац. кухни, традиции консервации продуктов. Нек-рые напитки и блюда (айран, катык, кумыс, чак-чак) получили распространение, продаются в магазинах.

Промыслы и ремесла. Традиционными для Б. являлись добывающие, в частности охота, и кустарные промыслы. Из ремесел были развиты выплавка железа, меди, изготовление орудий труда и оружия, выделка войлока, вышивка, ткачество, обработка камня. Ремесл. пр-во тесно связано с башк. декоративно-прикладным иск-вом (см. ниже). При орнаментации изделий используются традиционные элементы, к-рые можно объединить в 6 комплексов: 1-й (древнейший, нек-рые мотивы к-рого восходят к эпохе неолита, распространен в Юго-Вост. Башкирии) составляют геометрич. фигуры (треугольники, полосы из параллельных и косых линий, зигзаги, сетки, елочки, шевроны, квадраты, круги и вихревые розетки), к-рые встречаются в резьбе и росписи по дереву (особенно на посуде для кумыса), подставках под сундуки, реже — в резьбе по коже, вышивке и аппликации; 2-й (распространен в Вост. Башкирии, на юж. и вост. склонах Южного Урала) включает криволинейные узоры из спиралей, сердцевидных и рогообразных фигур, различных волн, стилиз. растит. композиции и исполняется аппликацией на ткани, вышивкой и серебряной насечкой; 3-й (бытовал на всей терр. расселения Б.) представлен растит. узорами, украшающими одежду и предметы быта; 4-й (Зап. Башкирия), представл. на тканях и коврах, объединяет группу сложных узоров из многоугольников со вписанными в них геометрич. фигурами и завитками; 5-й (горно-лесные районы Юго-Вост. Башкирии и Зауралье) — композиции из птиц и ж-ных, раздел. др. фигурами, бордюрные узоры, 8-конечные звезды, V-образные фигуры и др. на головных полотенцах и суконной обуви; 6-й (Зап. и Сев. Башкирия, Зауралье) — разнообразные геометрич. узоры браного ткачества и вышивки с парными завитками на вершинах, стилиз. человеч. фигурами. В горных аулах и Зауралье аппликацией украшали верх. одежду, голенища обуви, суконные чулки, праздничные чепраки, войлок. В 20 в. вост. Б. нашивали аппликации на подолы платьев и передников. В деревнях Чел. обл. сохраняется традиция украшения праздничных платьев узорами из тесьмы, орнамент к-рых повторяет контуры растит. узоров тамбурной вышивки. Древние традиции имеет у Б. ткачество. Бикбулатов выделяет по конструкции 5 типов ткацких станков. Для сев. башк. терр. и Зауралья характерен ткацкий станок более соверш. конструкции, с разборной рамой. У Б., расселявшихся на территории совр. Свердловской, Чел. и Курганской обл., бытовал ткацкий станок, устанавливаемый на нарах; раму в нем заменяют 2 массивных бруса с зарубками на концах, стойки для пришвы и последник (колышек, вбитый в нары). У Б., расселявшихся на территории Оренб. обл. и вост. районов Республики Башкортостан, бытовал уник. вид ткачества — изготовление тканых шалей из пуха коз особой породы.

Охота, занимавшая особое место в башк. истории и культуре, велась с целью добычи пищи и уплаты ясака. Б. добывали соболей, норок, лисиц, куниц, бобров, волков, медведей, зайцев, диких коз, лосей и др. ж-ных; использовали луки, ружья, самострелы, силки и петли; на медведя ходили с рогатиной; на крупного зверя — с капканами и ловушками; на птиц — с перевесами. По ясачным книгам ежегодные нормы сдачи «мягкой рухляди» (пушнины) составляли 100 куниц или 300 лисиц и т. д. Припущенникам разрешалось охотиться только в случае уплаты части ясака за Б.-вотчинника. Для сбыта пушнины Б. совершали лыжные переходы в Казань и Москву; возили меха на Тобольскую ярмарку. Заурал. Б. занимались конной охотой на волков; из дальних походов с рр. Ишим, Тобол возвращались с богатой добычей, пригоняли табуны объезж. тарпанов. К 1694 числ. ж-ных снизилась, и Б. стали жаловаться царю на отсутствие возможности платить налог. К 18 в. охота, утрачивая экон. значение, оставалась, особенно в горно-лесной зоне, специфич. башк. промыслом, позднее — традиционным спортом. До нач. 20 в. сохранялась степная охота с соколами, беркутами и ястребами на пернатую дичь, зайцев, лисиц и даже волков.

Рыболовство являлось одним из осн. промыслов в устье р. Белой и на озерах Зауралья; на др. терр. имело вспомогат. характер. Рыбаки «ботали» (на лодках загоняли рыбу в расставл. мережи); использовали бредень и невод, для подъема улова — петли и саки. При активной ловле рыбу глушили, «лучили» (в ночное время при свете лучин били острогами с лодок); в период нереста — стреляли из луков, ружей. В рыболовецкий инвентарь входили удочки, дерев. лопаты, а также морды, наплывные сети и др. снасти, традиционные для финно-угров.

Бортничество являлось составной частью башк. традиционного х-ва. Первые сведения о башк. бортничестве относятся к 17 в., расцвет его пришелся на 18— 19 вв., когда, по свидетельству П. И. Рычкова, не было народа, к-рый «мог бы превзойти башкир в пчелиных промыслах». Мед вместе с пушниной и лошадьми экспортировался и был объектом ясака (налога) татаро-монголам и ногайцам, позднее — рус. гос-ву. Башк. лесное пчеловодство сохраняло пережитки ранних форм. Борти (ульи в дупле дерева) выдалбливались в стволах сосен, лип и др. деревьев и у ряда башк. семей исчислялись десятками и сотнями. Деревья с бортями («дельные» или «дупляные» деревья) помечались знаками собственности (тамгами), передавались по наследству, продавались, переходили в оброчное владение на определ. срок. При смене владельца перерубалась новая тамга. В вост. Зауралье из-за недостатка хвойных и липовых деревьев Б. пчеловодством не занимались. Паллас отметил наличие пчеловодства на территории в районе оз. Чебаркуль и отсутствие его в Исетской пров.

Лесные промыслы. Значение лесных промыслов возрастало с упадком скотоводч. х-ва в горно-лесных районах. В 19 в. они стали важным подспорьем в башк. х-ве. В 1899 из 65 промыслов, зарегистрир. Уфим. кустарным к-том, 40 приходилось на лесозаготовку и обработку дерева. Лесоразработки получили распространение в Верхнеурал., Златоуст., Орском, Оренб., Стерлитамакском, Уфим. уездах. Б., в ведении к-рых была большая часть уцелевших лесов, составляли и осн. рабочую силу. По свидетельству В. В. Крубера, «отдав свой лес в кортому лесопромышленнику, башкиры ставят непременным условием, чтобы лесопромышленник для заготовки леса не брал посторонних рабочих», т. к. работа на лесозаготовках давала средства к существованию. (См. Кортома.) В пореформ. период в Оренб. губ. на лесоразработках работало более 23 тыс. чел., на пр-ве лыка — 9 тыс., только лесозаводчиков Пименовых и Щетининых ежегодно трудилось 5—6 тыс. Б. Зимой в горах рубили лес и вывозили к сплавным рекам; он поставлялся в Уфу, Оренбург, Уральск, Стерлитамак, Чел. и др. насел. пункты. В 1880-е гг. по р. Урал сплавлялось в Оренбург по 100—120 тыс. бревен, из к-рых потреблялось 30—40 тыс., остальные переправлялись дальше. В 1894 в Уфим. губ. регистрировалось 2654 плота, груж. строевым мат-лом и дровами. В Верхнеурал., Орском и Оренб. уездах лес транспортировался гужевым способом. Значит. кол-во леса заготовлялось Б. для заводов Южного Урала. В 1775 насчитывалось св. 40 заводов, работавших на древесном угле. Башк. население, наряду с заводскими рабочими, занималось углежжением, снабжая углем кузнечные мастерские и жит. сел степной зоны. Среди Б. наиб. распространен был примитивный ямный способ жжения. Из башк. яз. проникли в речь углежогов слова «кабан» (стог), «казан» (яма) и др. Смолокурение и производство дегтя были распространены среди населения лесной зоны, причем у Б. эти промыслы были семейными. По данным, привед. в кн. «Кустарные промыслы Уфимской губернии» (1912), в Бирском и Златоуст. уездах ими занимались 176 дворов. Б. использовали древние способы пр-ва дегтя и смолы, смесь к-рых, предназнач. для смазки тележных осей, наз. «шушмин» (по назв. древнего народа, от к-рого, по-видимому, унаследовали технологию пр-ва). Для леч. целей Б. заготовляли живицу, жеват. серу.

Производство поташа (углекислого калия), осн. сырья для изготовления хрусталя, зеркал и ценных сортов стекла, получило распространение среди Б. с кон. 18 в. Поташ поставлялся в мыловарни, широко применялся в изготовлении красок, окраске сукна, отбеливании тканей. Поташные растворы готовились из шадрика (прокал. золы) путем выщелачивания горячей водой. В нач. 19 в. Б., в т. ч. 18 рядовых Б., владели 29 поташными з-дами; в 1840-е гг. среди владельцев 16 заводов не было ни одного рядового башкира. В 1830-е гг. 3 поташных завода башк. войска давали ежегодный доход 100 тыс. руб. В середине 19 в. в Оренб. губ. был 61 поташный завод (из 250 — в стране); в 1868 заводы Уфим. и Саратовской губ. производили 3/4 поташа в стране. Пр-во поташа требовало значит.расхода древесины: 1 м³ липы давал всего 0,5 кг поташа, ивы — 0,65 кг, вяза — 0,76 кг. В 1843 оренб. воен. губернатор отмечал, что за 50 лет в результате переселения людей из России и пр-ва шадрика «многие степи, луговые и пастбищные места превратились в поле, а напротив того лесные дачи в степи».

Извоз («ямская гоньба») был для Б. традиционным видом деят-сти еще при монголах; позднее, по договору с рус. прав-вом, стал обременит. подводной повинностью. Б. возили руду на заводы, нанимались на извоз соли из Илецкой защиты, хлеба и вина — в Верхнеурал. и Троицкий уезды. В отличие от рус. крестьянина, башкир запрягал сразу до 10 подвод, сам ехал верхом на лошади. За сезон (нояб.— февр.) извозчик совершал неск. поездок. По мнению И. Казанцева, большинство заводов на Урале «существованием своим обязаны башкирам, обитающим в окружности их. Башкиры, если не участвуют при заводах на работах, то способствуют оным в доставлении материала за бесценок».

Деревообработка развивалась со стр-вом жилья, пр-вом орудий труда, посуды, трансп. средств. Располагая значит.запасами древесины разных пород, башкиры достигли высокого мастерства в ее обработке. По свидетельству географа Д. Н. Соколова, липу Б. рубили «в большем количестве, чем какое-либо другое дерево»; из нее делали посуду, сундуки, столы и долбл. лодки. В Зауралье из березы производили остовы юрт, телеги, хомуты, сани; из бересты — посуду.

Металлообработка обеспечивала хоз. и воен. нужды башкир, велась разными способами (чеканка, ковка, литье). Б. производили жел. наконечники стрел и копий, ножи и пр., а позднее и ружья. Привозное оружие и украшения приобретала только знать. Башк. кузнецы выполняли и ювелирные работы. О древности способов металлообработки свидетельствует наличие аналогов среди оружия и украшений у народов Ю. Сибири, Центр. Азии. Металлам и предметам из них приписывались охранит. свойства: жен. одежда, нагрудники, головные уборы, накосники обильно украшались серебряными монетами и бляхами; при доении кобылиц и коров для защиты от порчи скота и молока полагалось надевать серебряные браслеты. По свидетельству М. Д. Чуркова, из руды г. Магнитной «плавили в ручных печах самую лучшую сталь, что после учинившегося бунта в 1735 им (Б.— Авт.) уже не дозволялось». Из-за запретов прав-ва иметь в башк. аулах кузницы нар. металлургия пришла в упадок; в войне 1812 башкиры были вооружены архаичным оружием (лук и стрелы). В нач. 19 в. запреты были сняты, к 1862 действовало ок. 500 кузниц, но навыки высокохудожеств. обработки металла были утеряны.

Кожевенное дело. На Ю. и В. башк. терр. для выделки шкур использовали перекисшее снятое молоко, сыворотку и др. Кожу для пошива обуви, походных сумок, кумысных сосудов закаливали в дыму. Руденко в ходе поездок по Зауралью (нач. 20 в.) описал 2 типа коптилен для кожи. Кожи и шкуры сшивали сухожилиями, в юж. и вост. районах — конским волосом. Для изготовления одежды и посуды применяли кожу всех домашних ж-ных, для кумысной посуды — только лошадиные шкуры. Из снятой целиком кожи головы делали подойники; из кожи шеи — кадки; туловища — сосуды для кумыса (саба) и т. д. Кожаную посуду готовили мужчины, а шитьем одежды и обуви из более мягких шкур занимались женщины. Из кусочков меха выполнялись узоры и орнаменты.

Переработка шерсти — неотъемлемая часть быта скотоводов. Мягкость волокон, способность сохранять тепло сделали шерсть универсальным сырьем для обустройства юрт: войлоком покрывали юрту снаружи, стлали на полу, на дощатых нарах; им накрывали лошадей. Особо ценилась белая кошма, к-рую украшали орнаментом из цветной шерсти, аппликациями из ткани, шитой тамбуром.

Декоративно-прикладное искусство, создание художественных изделий, имеющих практич. назначение; художеств. обработка предметов утвари, орудий труда, одежды и др. Исторически башк. декоративно-прикладное иск-во развивалось преим. в области обработки мат-лов животного происхождения, в меньшей степ.— растит. и металлов (обработка минеральных веществ практически отсутствовала), что определилось полукочевым скотоводч. укладом башк. традиционного х-ва.

Резьба и роспись по дереву относятся к осн. видам декоративно-прикладного иск-ва Б. Применялась плоскорельефная, врезная, сквозная, накладная, пропильная резьба. В изделиях роспись и резьба встречаются самостоятельно и в сочетании. Резьба является у Б. более древним видом иск-ва, чем многоцветная роспись. Декорировались дерев. части конской упряжи, орудия труда, посуда и утварь, двери юрты и избы, мебель. Несложной резьбой украшались берестяные изделия. Эстетич. эффект мог создаваться совершенством формы и тщательностью исполнения (без орнаментации), как, напр., в нек-рых образцах резной деревянной посуды и утвариТиснение на коже — вид орнаментации кожаных изделий, применявшийся наряду с резьбой, выжиганием, вышивкой, аппликацией. Тисненая фактура кожи дополнялась посеребр., реже позолоч. металлич. накладками, вставками из цветных камней и шлифов. стекла, вышивкой конским волосом, стежкой на войлочной подкладке, кистями, Украшались предметы воинского и охотничьего снаряжения. При тиснении использовались однотипные узоры: растит. и геометрич. орнаменты; ведущий мотив — трилистник. Праздничные наряды, пояса, убранство и сбруя коня представлены в музеях С.-Петербурга, Будапешта, Уфы, Казани, Чел.

Ювелирное искусство, более распростран. у Б. вид ремесла, чем художеств. обработка кожи, развивалось совм. с кузнечным делом. Ассортимент башк. ювелирных изделий широк, способы их отделки разнообразны: серебрение, серебряная насечка (наиб. древняя у башкир техника), гравировка, штамп, чеканка, воронение, чернение, скань, зернь, инкрустация. Характерно сочетание неск. техник в одном изделии. Обычно изготовлялись узорные металлич. пластины, плоские или выпуклые, к-рые крепились на кожаную основу. Гл. областью применения ювелирного иск-ва являлась отделка охотничьего, боевого оружия и сбруи. Изготовлялись также декоративные муж. пояса (ҡәмәр) и большое кол-во жен. украшений. С сер. 18 в., когда царское прав-во запретило нерус. народностям, в т. ч. Б., иметь кузницы и мастерские, у Б. начало исчезать ювелирное ремесло, к-рым занимались кузнецы.

Изготовление украшений из кораллов, бисера и монет было исключительно жен. занятием. Большинство украшений создавалось на матерчатой основе; при этом употреблялись жемчуг, перламутр, цветные кам. пуговицы, позумент, бляхи и пластины с инкрустацией, ажурные бляхи и подвески из серебра и др. Украшения использовались как самостоятельно, так и для декоративной отделки одежды, головных уборов и обуви. Эти древнейшие способы украшения костюма имеют аналоги среди находок в археол. памятниках на территории Южного Урала.

Вышивка и аппликация. Выполнялись по коже, ткани, войлоку, нередко в сочетании обеих техник. Узоры аппликаций, более древних, чем вышивка, составлялись из сукна, обычно кр. Существовала разновидность аппликации — создание простых узоров из кусочков цветной ткани. Вышивали в древности по бересте, войлоку и коже, позднее — по ткани. Нити употребляли шерстяные, шелковые, льняные, мулине. Для башк. вышивок характерны многоцветность (св. 10 цветов в одном изделии), разнообразие швов (всего их более 20). Из свободных швов самые древние у Б. тамбур и косая сетка, из счетных — роспись, набор и двусторонняя гладь; известна была Б. и ажурная счетная вышивка (белая строка, цветная перевить). Позднее были освоены ковровый и стебельчатый швы и свободная гладь. Вышивка и аппликация применялись на праздничной и обрядовой одежде, предметах обихода и убранства дома, украшениях для лошади. У Б. юж. и юго-зап. районов Республики Башкортостан, Аргаяш. и Соснов. р-нов Челябинской обл. в цветочно-растит. орнаменте сочетался простой и двойной тамбур. Контурная тамбурная вышивка Б. Курганской обл. отличается выраж. стилизацией и ритмич. чередованием разноцветных ниток (независимо от деталей узора).

Ковроделие. На Южном Урале получило распространение не позднее 1 тыс. н. э., став одной из ведущих отраслей нар. художеств. творчества Б. В гладкой ковровой технике вырабатывались переметные сумы для хранения и перевозки вещей во время кочевок, небольшие индивид. коврики-подстилки (на войлочной основе), ковры-килимы, паласы (преим. с продольно-полосатым орнаментом). Менее распростран. было пр-во ковров, имевших длинный ворс и редкое расположение узлов. Выделывали Б. и узорные половики из тряпок. По характеру орнамента и технике исполнения башк. ковры близки изделиям киргизов, туркмен, узбеков.

Узорное ткачество — древнейший башк. промысел. Башк. ткачихам были известны все приемы узорного тканья, бытовавшие у народов Урало-Поволжья: техника пестряди, закладок, многоремизное ткачество и наиб. распростран. браное. Ткали из шерсти, дикой конопли, льна. Для орнаментов использовали гарус, крашеную шерсть, катушечные нитки, мулине. Узорный холст шел на изготовление праздничной и обрядовой одежды и многочисл. предметов убранства дома.

Узорное вязание. В связи с использованием традиционных для кочевых народов чулок и рукавиц из теплого домотканого сукна, а также тканых пуховых шалей узорное вязание появилось у Б. относительно поздно и не получило широкого распространения. Применялась рельефная вязка (иногда с добавлением цветной пряжи) и ажурная. На особенностях орнаментации изделий декоративно-прикладного иск-ва сказалась история башк. этноса, сложившегося из древних финно-угорских и ираноязычных племен Южного Урала под влиянием пришедших в эпоху Средневековья тюрк., затем монгольских племен. Для башк. орнаментики одинаково характерны геометрич. мотивы (распростран. наряду с зооморфными до сер. 1 тыс. и сходные с орнаментом финно-угорских народов Урала и Зап. Сибири) и криволинейно-растит. узоры (более поздние, родств. орнаменту тюрко-монгольских народов Сибири, Ср. и Центр. Азии). На характер орнамента повлияло принятие Б. ислама (кон. 14 в.). Нормы шариата, запрещавшие изображение реальности, придали башк. орнаменту отвлеченность; даже элементы растит. мира представлены в стилиз. виде. С переходом башк. населения к оседлости, развитием земледелия и товарно-ден. отношений из быта исчезали традиционные для Б. пр-ва (тиснение на коже, войлоковаляние, изготовление тканей); устойчиво сохранялись традиции декоративного ткачества. Появление новых мат-лов изменяло облик изделий нар. мастеров. Использование анилиновых красителей сделало колорит вышивок и ковров более пестрым, ярким. Традиции нар. изобразит. творчества обогащались в процессе взаимовлияния культур башк., тат. и др. соседних народов. От тат. и рус. мастеров Б. переняли традицию украшения дома резьбой и росписью, от финно-угорских народов и от русских — узорное вязание, пуховязание; из тат. предметов культового и бытового назначения (молитв. ковриков и др.) — ковровый шов и красочный орнамент в виде цветочных гирлянд и букетов, сложный растит. узор, напоминающий арабскую вязь; у русских — технику выделки узорных половиков и многоремизное ткачество. Заурал. Б. (проживавшие на территории совр. Чел. и Курганской обл.) сохраняли вплоть до нач. 20 в. полукочевой скотоводч. уклад х-ва и связ. с ним домашние производства. Формирование местных особенностей нар. изобразит. иск-ва происходило в условиях относит. геогр. изоляции, меньшего культ. влияния со стороны народов Урало-Поволжья (по сравнению с осн. частью башк. этноса). Именно у заурал. Б. было широко распространено украшение суконных голенищ обуви аппликацией; бытовала особая разновидность жен. украшений — массивный нагрудник (яға), составл. из кораллов, монет и металлич. блях. В Зауралье совсем не ткали килимы и ворсовые ковры; архаичный способ орнаментации паласов, при к-ром узор (продольные цветные полосы) создается нитями основы, сохранялся только у курганских Б. В Кунашакском районе дольше, чем в др. местах проживания Б., изготовляли декоративные ткани для муж. и жен. одежды. В 20 в. социально-полит. преобразования привели к коренной перестройке нар. быта, исчезновению мн. видов башк. декоративно-прикладного творчества. На рубеже 20—21 вв., с развитием рыночных отношений и повышением интереса к нац. культуре, у Б. возрождаются войлоковаляние, паласное ковроделие, вязание, аппликация и лоскутная техника, узорное ткачество, вышивка свободными швами. В условиях гор. культуры в вышивке отмечаются попытки освоения нетрадиционной для Б. техники «простой крест» с сохранением нац. геометрич. орнамента (в работах чл. чел. детского клуба «Юникс»), а также замена натур. кораллов имитацией, монет — металлич. штампов. пластинами при изготовлении традиционных украшений. Собират. деят-сть музеев позволила сохранить эталонные образцы нар. иск-ва. Обширными коллекциями располагают музеи Уфы, Рос. этнографич. музей (С.-Петербург). В Челябинской обл. образцы башк. нар. иск-ва представлены в коллекциях музеев Чел., Аргаяша, Кунашака, Миасса.

Традиционный башкирский костюм, в своей основе сложившийся под влиянием занятий скотоводством, в целом типичен для степных кочевников по составу, покрою, мат-лам, декору. Характерными для башк. костюма являются длинные, просторные верх. одежды (одинаковые у мужчин и женщин) с прямым покроем спины и более короткие, притал.; муж. рубахи (широкие и длинные, с прямыми длинными рукавами, без плечевых швов), к-рые носятся не подпояс.; войлочные и суконные чулки; сапоги с суконными голенищами; особая разновидность сапог с мягкой подошвой (наподобие кожаных чулок); нательная поясная одежда мужчин и женщин (длинные и широкие шаровары); муж. пояса и шапки-малахаи; жен. головные уборы (шапки, подбитые мехом, шлемы с нашитыми раковинами, кораллами и монетами, платки, покрывала, полотенчатые повязки); жен. украшения (массивные нагрудники из кораллов и монет, матерчатые нагрудники с нашивками из лент и полосок ткани, монеты в косах, подвески-сулпы, обычные и соедин. цепочкой длинные серьги, браслеты, кольца). Мн. из перечисл. предметов свойственны также костюму татар. Башк. холщовые кафтаны, войлочные шляпы, лапти, онучи, вязаные чулки, сапоги на твердой подошве, глубокие кожаные туфли на каблуке, украшения из монет и стеклянного бисера, жен. фартуки и др. имеют много общего с элементами тат., марийского, удмуртского, чувашского костюма; меховая башк. обувь — с обувью народностей Западной Сибири (хантов и манси). Общие черты нац. костюмов сформировались в процессе этнокульт. развития племен, вошедших в состав Б. в древности и эпоху Средневековья. Мн. особенности башк. костюма появились в результате позднейшего взаимовлияния соседних этнич. культур. Так, жен. колпаки и нагрудные повязки, многоцветный растит. орнамент на одежде, выполняемый свободными швами, и др. заимствованы у казанских татар. Нередко вещи (тюбетейки, серьги, браслеты и проч.) приобретались готовыми у тат. торговцев. В старину башкиры изготовляли одежду, обувь, головные уборы преим. из меха, кожи, валяной шерсти (в виде войлока и сукна). В употреблении был также холст из конопли (первонач. дикорастущей) и крапивы. В теч. 19 в. сукно и холст домашней выделки постепенно заменялись фабричными тканями; среди зажиточных башкир получила распространение одежда из ср.-азиат. шелка. В декоративном решении костюма мягкий колорит, характерный для натур. неокраш. мат-лов и природных красителей, сменился (с переходом к готовым тканям) пестрой, контрастной расцветкой. Яркие покупные материи сначала использовались в одежде молодых женщин и девушек. Позднее интенсивная цветовая гамма стала характерной особенностью башк. костюма, в к-ром преобладает кр. цвет в сочетании с зеленым и желтым, реже — оранжевый, синий и др. Верх. одежда, особенно пожилых мужчин, обычно черного цвета. Ткани декорируются вышивкой разноцветными нитками, нашивками из бисера, бус, раковин, кораллов, перламутра, позументных и атласных лент, медных и серебряных монет, узорных блях и пластин. Широко распространена аппликация на одежде и особенно обуви. Традиционный муж. костюм состоял из рубахи (күлдөк) и шаровар (салбар); ниж. белья не носили. Рубахи имели отложной воротник; ворот завязывался шнурками. В кон. 19 в. получили распространение рубахи гор. типа — с воротником-стойкой и нагрудной планкой. Праздничные рубахи украшались вышивкой по вороту, планке, манжетам, подолу. Муж. штаны в поясе стягивались шнурком; носили их заправл. в сапоги. Поверх нательной одежды надевали безрукавку (камзул), короткий кафтан (көзөки) и длинный кафтан (бишмөт), к-рые были матерчатыми, притал., на подкладке, имели застежки. У зажиточных башкир встречались легкие халаты (елән) и стеганые (на вате) покупные (ср.-азиат.). Демисезонной одеждой служил длинный просторный чекмень из сукна; зимней — шубы и нагольные тулупы прямого покроя, скроенные в талию полушубки. Шубы и полушубки покрывались сукном или материей. Теплую верх. одежду обязательно носили с поясом — матерчатым (билбау), ременным (елән ҡаптырға) с тисненой кожаной сумкой для мелких вещей или нарядным ковровым с металлич. вставками (ҡәмәр). К поясу, как правило, крепился нож в ножнах. В дорогу и для работы поверх др. одежды надевали сшитый в талию полосатый холщовый кафтан (сыба), застегивавшийся на 1—2 пуговицы. На ногах носили войлочные, суконные или вязаные чулки до колен (ойоҡ), иногда — онучи. Чулки могли быть украшены аппликацией, онучи — вышивкой. Муж. обувь — мягкие сафьяновые сапоги (ситек), поверх к-рых надевались туфли из кожи (ҡата) либо кожаные или резиновые галоши (кибес); кожаные сапоги на твердой подметке (итек); кожаные сапоги без подметок, с суконным голенищем (сарыҡ); меховые сапоги с низкими суконными голенищами (бышымлы ҡынйыраҡ); лыковые лапти прямого плетения (сабата) в осн. использовались в качестве рабочей обуви, валенки (буйма) и валяные галоши — в качестве зимней. Бритые по мусульм. обычаю головы мужчины покрывали шапочкой (полусферич. или в форме усеч. конуса) — тюбетейкой, к-рую не снимали и дома. Тюбетейки часто были нарядными — бархатными, вышитыми блестками или серебряной мишурой. Теплые шапки надевались поверх тюбетейки. Жен. нательной и одноврем. домашней одеждой были платье (күлдәк) и шаровары (ыштан). Замужние женщины под платье надевали нагрудную повязку (прямоугольник из ткани с подвернутыми верх. углами), отдел. вышивкой или аппликацией. Башк. платья были цельнокроеными, без плечевых швов, с низким стоячим воротником и глубоким разрезом посередине груди, украш. нашивками из цветных лент. Рукава кроились прямыми, длинными, с цветными ластовицами. Позднее появились платья отрезные в талии, с подолом, собранным в мелкие складки, нагрудной планкой и глухим стоячим воротом; рукава стали зауж. книзу. Подолы-платьев украшались оборками, атласными лентами, аппликацией или многоцветной тамбурной вышивкой. Обязат. элемент жен. костюма (в т. ч. праздничного) — фартук (алъяпҡыс), первонач. являвшийся деталью рабочей одежды. Фартуки обычно расшивались яркими цветочными гирляндами, выполн. тамбуром, косой сеткой и стебельчатым швом. Обильно украшены жен. безрукавки, кафтаны, халаты (кроме рабочих), чекмени. Зимняя верх. жен. одежда — тулуп, шуба, стеганое пальто на вате (көпө). На ноги надевались чулки из домашней шерсти, онучи. Наиб. распростран. обувь — сарыҡи и ката; последние имели твердую подошву и каблуки, надевались молодыми женщинами для танцев. Задники голенищ украшались арочной аппликацией из цветного сукна. Жен. обувь в целом подобна муж.; жен. сапоги с мягкой подошвой иногда составлялись из кусочков кожи. Старинные жен. головные уборы (вышедшие из употребления) — полотенца, к-рые обматывались вокруг лица или головы. Башкирки всех возрастов носили ситцевые платки (яулыҡ), завяз. под подбородком за 2 соседних конца; замужние женщины до 40 лет и взрослые девушки — покрывала (ҡушъяулыҡ). Под платок или покрывало повязывали маленькую косынку (концами на затылке) или надевали плоский матерчатый колпачок, расшитый в налобной части бисером или жемчугом. Зимой носили кашемировые и домотканые шали (позднее — вязаные), шапки с меховой выпушкой. К вышедшим из употребления относятся расшитые кораллами, раковинами и монетами девичьи шапочки (таҡыя), уборы замужних женщин (кәләпүш, ҡашмау). Девушки заплетали 1 косу (головной убор оставлял волосы открытыми), женщины — 2 косы. Женщины носили в ушах, в косах, на шее, на груди, на руках обильные украшения, в к-рых широко использовались монеты, кисточки из ниток, бляхи со вставками цветных камней, кораллы и др. Характерны массивные нагрудники (яға, селтәр, һа-ҡал), наспинники и плечевые перевязи. Украшения из кораллов и монет носили все башкирки, независимо от материальной обеспеченности, только у бедных было меньше кораллов и монет (иногда их заменяли штампов. бляшками из низкопробного серебра или жести, а кораллы — их имитацией). Башк. костюм в разных районах имел существ. различия. Так, характерная черта костюмного комплекса заурал. башкир — сочетание в жен. одежде сарыков, кушъяулыка и яги. Отмечаются и многочисл. местные особенности в одежде Б. Чел. и Курганской обл. Костюм кунашакских Б. более сходен с костюмом, распростран. на С.-В. Башкирии; аргаяшских и курганских Б.— с костюмом жит. горной части центр. Башкирии. В Аргаяш. и Кунашак. р-нах под кушъяулык надевали плоский колпачок, в Курганской обл.— кр. платочек. Сапоги (ҡата) в Аргаяшском районе имели назв. «башай». Нек-рые элементы костюма были характерны преим. для Зауралья, напр. матерчатый халат (в др. районах носили чаще бешмет). У заурал. Б. почти не встречались обычные серьги, вместо них носили длинные серьги с цепочкой (Һырға). На территории Кунашак. (Челябинская область) и Сафакулевского (Курганская обл.) р-нов еще в нач. 20 в. выделывалось домотканое сукно; сохранялись мн. элементы костюма, утрач. на большей части терр. Башкирии: муж. рубахи с вышитым отложным воротником и шапки с меховым околышем и бархатным верхом; жен. суконные чулки; жен. и муж. нагольные тулупы; ожерелье (муйынсаҡ) и др. Нац. костюм в упрощ. виде бытует у Б. в качестве праздничной, обрядовой и спорт. (для борьбы, скачек) одежды, а также в качестве повседневной одежды пожилых людей. Развивается башк. костюм в сценич. (стилиз.) варианте, часто представляющем собой имитацию нар. костюма.

Башкирские традиции, обряды и праздники. Календарный и семейно-бытовой обрядовый фольклор башкир, этимологически связ. с башк. мифологией, отражает бытовые традиции и труд. опыт народа. Нац. считаются общемусульм. праздники ураза-байрам и курбан-байрам. На территории Челябинской обл. широко празднуется сабантуй (праздник плуга).

Календарные обряды — традиционные действия, связ. с календарным циклом. Заботясь о сохранении и здоровье рода (племени), сохранности скота, обеспечении хоз. благополучия, Б. стремились задобрить божеств. силы с помощью праздников и ритуалов. В результате многолетних наблюдений за окружающим миром они научились прогнозировать благоприятные условия для своих занятий. Древние Б. вели летосчисление по мусялям (мөсәл) — 12-летним циклам, каждый год к-рых имел свое назв.: мыши (сыскан), коровы (һыйыр) и т. д. Более длит. врем. промежутки исчислялись кол-вом циклов — мусялей. С каждым годом цикла были связаны приметы и поверья: год Барса считался годом изобилия, Зайца и Овцы — неурожая и голода, Мыши и Коровы — сытости и достатка, Свиньи — обильных дождей, Змеи — резких ветров и засух. Б. выделяли 4 времени года: назв. каждого месяца связывалось с сезоном или с с.-х. работами (буранбай, алагай, майай и т. д.). По календарю (мусялям) вели исчисление благоприятных и неблагоприятных год. циклов. По солнечным календарям и зодиак. созвездиям определялись сезоны года, время начала с.-х. работ и сбора урожая. Определ. поверья соответствовали дням недели: пятница считалась благоприятным днем для начала работ, вторник — неудачным, сухим (коро). Приметами, связ. со временем суток, запрещалось вечером выливать грязную воду, встряхивать вещи, ходить за водой и пр. Традицию отмечать Новый год (науруз) по солнечному календарю в день весеннего равноденствия (с 21 на 22 марта) Б. унаследовали у ираноязычных племен, обитавших в долинах рр. Яик (Урал), Сакмара (ок. 7 в. до н. э.). В науруз каждая семья варила из круп злаковых культур ритуальную пищу, к-рой угощали гостей и всех желающих. Во время науруза юноши под рук-вом спец. назнач. взрослого человека ходили по дворам, прославляя хозяев за деловитость, щедрость и пр., за что вознаграждались угощением для общей трапезы, подарками для участников состязаний в беге, борьбе и скачках, а также для нар. исполнителей (певцов, сэсэнов, кураистов, думбыристов, танцоров). Обязателен для науруза ритуал посвящения стариков для получения благословления (фатиха). Обряды, совершаемые в науруз, призваны задобрить природные силы и духи предков для достижения благополучия в наступающем году. Традиции науруза сохраняются, в Чел. его празднуют представители мн. тюркоязычных народов. Для цикла весенне-летних календарных обрядов (каргатуй, «кукушкин чай», сабантуй, йыйын) характерны массовость, ритуал жертвоприношения, сбор продуктов для ритуального угощения, коллективные моления и трапеза, проведение игр и состязаний. Б. Чел. обл. отмечают праздники каргатуй и «кукушкин чай». В каргатуе, к-рый традиционно устраивался с наступлением весны, в осн. участвуют женщины и подростки. Во время празднества деревья украшаются цветными шалями, бусами и др.; выставляется угощение из молочных продуктов; мальчики имитируют карканье птиц. После общей трапезы участницы оставляют остатки ритуальной пищи (ҡарға бутҡаһы) на пнях деревьев и камнях с благопожеланиями, обращ. к птицам. Истоки обряда лежат в архаич. верованиях, связ. с ранними формами тотемистич. культов (с культом птиц). «Кукушкин чай», к-рый приходится на конец весны, предусматривает коллективное чаепитие, сопровождающееся песнями, плясками, гаданиями. Считалось, что чем больше радушия окажет хозяйка, тем благополучней сложится год для ее семьи. В совр. условиях на территории Челябинской обл. этот праздник все больше приобретает черты обрядов знакомства и смотрин. Сабантуй, проводившийся перед пахотой (после каргатуя) и посв. началу земледельч. работ, в 20 в. утрачивал значение обрядовых действий. Йыйын, к-рый зарождался как нар. собр. Б. (орган самоуправления племени и рода), к 18 в. превратился в праздник, проводившийся в определ. время года, как правило, летом. У юж. Б. йыйын связан со свадебными торжествами, приемом и угощением гостей перед отъездом невесты, у сев. Б.— с проведением ярмарки. Осенне-зимние обряды, преим. приуроч. к семейным торжествам и бытовым событиям, охватывали широкий круг сородичей и соседей. Они были связаны с забоем скота (һуғам ашы), с обычаем взаимопомощи (өмә) в трудоемкой работе. Так, среди женщин была распространена традиция взаимопомощи в изготовлении сукна (тула баҫыу өмәһе); в прядении шерстяной, конопляной и льняной нити (орсоҡ иләү өмәһе, киндер иләү өмәһе); в ремонте и побелке дома (өй һылаү өмәһе). В селах Чел. обл., богатой озерами, Б. традиционно разводили гусей; при их ощипывании широко использовалась жен. взаимопомощь (ҡаҙ өмәһе). Совместная труд. деят-сть обычно завершалась праздничным вечером с угощением, песнями, играми и плясками. Праздник нардуган, приуроч. к дню зимнего солнцестояния (22 дек.), длится 6—7 дней, схож с рус. колядками. В нардуган дети ходили по дворам и собирали угощения, затем в просторном доме устраивался байрам (праздник). Традиционный герой праздника — «знойный дед» (сялля бабай) с белой бородой, в белой одежде (напоминающий Деда Мороза) — предсказывал, каким будет след. год. Молодые девушки гадали на суженого. Ислам внес свои коррективы в традиционные обряды, однако в обрядовом фольклоре сохраняются самобытные традиции духовной культуры башк. народа.

Семейно-бытовые обряды и традиции, связ. с рожд., жизнью и смертью человека, отражают особенности нац. менталитета. Обрядовые ритуалы, посв. заключению брака, продолжению рода и уходу из жизни, регламентируют морально-этич. нормы поведения человека и представляют собой единый «код» (зашифр. систему) действий, слов, напевов и т. д., обеспечивающий устойчивость человека во времени и пространстве. Не случайно осн. этапы человеч. жизни обозначаются одним словом «туй» («свадьба» в значении «торжество», «празднество»). Половозрастные изменения, обновление статуса (мальчик — мужчина — старик) также сопровождаются обрядами: «сөннәттуй» (обрезание); «һырғатуй» («свадьба серег» — совершеннолетие); «ҡыҫыртуй» («празднества мужчин без женщин» — взросление и обновление статуса 40—50-летних мужчин); «үлемтуй» («свадьба по случаю смерти»). В преддверии радостного события рожд. ребенка в обычном образе жизни будущей матери появлялся ряд привилегий (ее оберегали от нервных потрясений и тяжелой физ. работы, потакали капризам в еде) и запретов, в т. ч. магич. характера. Так, предписывалось садиться на кадку (чтобы избежать обвития пуповины), смотреть только на красивых людей (чтобы ребенок был красивым) и др. С началом родов приглашали повитуху (кендек әбей), к-рая входила в дом с молитвами. Б., как и мн. др. народы, считали, что духовная суть человека неразрывно связана с его именем. Повитуха, пеленавшая новорожденного, завязывала ему на запястье ниточку и нарекала его «йүргәк исеме» («пеленочным», т. е. врем. именем). Постоянное имя ребенок получал после чтения муллой молитвы (азан). Торжества в честь рожд. ребенка («кендек сәйе» — «чай в честь пуповины», «еп сәйе» — «чай ниток», «бәпәй сәйе» — «чай в честь младенца») устраивались на 3-й, 7-й день. Приглаш. 10—12 гостей (только женщины, в осн. пожилые) приносили угощения: масло, сметану, сладости и выпечку. Центр. место в этом цикле обрядов занимает обряд наречения именем (исем туйы), к-рый сопровождается обильным угощением. Мулла читает над ребенком, улож. в определ. направлении, молитву (азан), трижды произносит на ухо ребенку: «Пусть твое имя будет... (таким-то)»; мать преподносит подарки своей матери, свекрови и повитухе (обычно платье, шаль, платок или деньги), к-рая пользуется неоспоримым авторитетом у всех чл. семьи. Развитие ребенка отмечалось различными праздниками. Символика и ритуалы этих праздников, несущие эмоционально-эстетич. окраску, делали их запоминающимися событиями. Среди нек-рых богатых заурал. Б. до кон. 19 в. сохранялся древний обычай «сговаривать» детей еще в колыбели: в знак заключения брачного договора родители жениха и невесты из одной чашки пили бата, развед. мед или кумыс. С этого момента девочка становилась невестой; отец не имел права выдать ее за другого (даже если жених оказывался впоследствии неподходящей партией). Отец, не пожелавший отдать свою дочь за нареченного, обязан был «откупить» ее (отдать жениху или его родителям скот, деньги и пр. в обусловл. размере калыма). У Б., проживавших на территории современной Челябинской обл., калым состоял из лошадей, крупного и мелкого рогатого скота, 2—3 рубах, занавеси (шаршау), пары сапог, платка (у богатых — жен. кораллового головного убора «ҡашмау»), халата (елән) из черной материи, обшитого кр. сукном и галуном. Одну из лошадей получал отец девушки, др. закалывалась на свадьбе; остальное доставалось невесте. Матери невесты жених дарил лисью шубу (инә туны). Размер калыма мог быть разным, но включал обязат. (миним.) набор подарков: лошадь (баш аты) — тестю; лисью шубу — теще; 10—15 руб.— на расходы (тартыу аксаһы); лошадь (реже корову или барана) для свадебного застолья (туйлык); ткань на платье и деньги для невесты (мәһәр). Вместо лисьей шубы теще иногда дарили овечью или простой халат; в нек-рых местах этот подарок носил назв. «һөт хакы» («за молоко»). Заключение договоренности о размерах калыма отмечалось скромным угощением. Через неск. дней жених вместе со своими родителями отправлялся в дом невесты с подарками. Обряд бракосочетания у мусульман носил характер не религ. таинства, а гражд. обычая; совершался не в мечети, а в доме тестя. Присутствовали старики и мулла, к-рый, спросив согласия у отца жениха и отца невесты на брак их детей, читал изречение из Корана и регистрировал брачный договор в метрич. книге. Мулле обычно платили 1% от стоимости калыма. После обряда (ижәп) жених получал право посещать молодую на правах мужа в доме ее отца. Пользоваться этим правом он мог после уплаты половины калыма и вручения подарков. Когда калым был выплачен полностью, молодой со своей родней отправлялся за женой в дом тестя, к-рый (если был достаточно богат) устраивал празднество туй, длившееся 2—3 дня с утра до позднего вечера. На богатой свадьбе собиралось множество гостей; устраивались общая трапеза, скачки (бәйге), борьба (көрәш), пляски, пение и игры (ҡурайсы). Б. считали, что смерть — это иное состояние жизни, человек не исчезает бесследно, а душа его переходит в новое качество. К безнадежному больному приглашали муллу, к-рый читал над умиравшим суру из Корана (ясин) — обещание верующим райского блаженства. Умершего старались похоронить в тот же день; если смерть наступала вечером — на след. день (такой порядок погребения осн. на законе шариата, согласно к-рому время от смерти до погребения самое мучит. для души, а потому необходимо сократить мучения). В день погребения умершего обмывали (мужчину — мужчины, женщину — женщины), облачали в саван (кәфен). Ковш, в к-рый набирали воду для омовения, иголку при шитье савана держали в определ. положении («от себя»). Перед выносом покойного из дома присутствующие читали молитву (тәһлил әйтеү). Умершего несли на кладбище на особых носилках; прочитав заупокойную молитву (йыназа), опускали в могилу и засыпали землей. После этого опять читались молитвы и присутствующим раздавали хәйер (подаяние кусочками мыла, носовыми платками, деньгами и пр.). По мусульм. обычаям, поминки следовало проводить на 3- й, 7-й, 40-й, иногда 51-й (или 52-й) дни после смерти и через год. Обряд поминовения включал молитвы, угощение, раздачу хәйер. К поминкам на 40-й день (ҡырҡы) готовились, как к свадьбе: звали всю родню, приговаривая: «Бөтә ырыу ҡалмай» («Не остается никого, кто бы не пришел»). По нар. поверьям, в этот день душа умершего покидала его дом. На поминки 40-го дня обязательно закалывали скот (лошадь, телку, у совр. Б.— овцу); вновь раздавали хәйер. Завершался помин. цикл большими год. поминками (йылы).

Башкирские мифология и фольклор. В башк. мифологии — комплексе древних (доисламских) представлений о мире — выделяются разноврем. пласты, связ. с тотемизмом (культами медведя, волка, журавля, орла и др.), анимизмом (поклонением духам гор, пещер, деревьев и т. п.). В этнониме «башкорт» мн. исслед. усматривают тотемистич. смысл, связ. с культом волка. В трудах арабского миссионера Ахмеда ибн-Фадлана содержатся сведения о существовании у Б. 12 божеств (зимы, лета, дождя, ветра, деревьев, людей, лошадей, воды, ночи, дня, смерти, земли) и гл.— бога неба, культов неживой и живой природы: «Мы видели, как одна группа поклоняется змеям, другая группа поклоняется рыбам, еще одна поклоняется журавлям». Архаичные пласты башк. мифологии представлены в эпич. сказаниях «Урал-батыр», «Акбузат», «Заятулек и Хыухылыу» и др., повествующих о происхождении земли и небесных светил, людей и миропорядка, о верховных божествах Тенгри, Хумай, Ер-Хьгу и др. Частичная рек-ция мн. древних верований, вытесн. из башк. культуры исламом, возможна при анализе особенностей ритуалов и обрядов, сказочных сюжетов и элементов декоративного орнамента. Культы планет и явлений природы имеют сходство с др. тюрк. религ. верованиями. О бытовании у Б. культа воды как источника жизни свидетельствуют нек-рые ритуальные действия и сюжеты устного народного творчества (обливание водой во время весенне-летних обрядов поклонения дождю, купание ребенка в бане как особое священнодействие, живая и мертвая вода в сказках, «яншишма» в эпосах и др.). Элементы служения культу земли, связ. с ритуалом жертвоприношения, прослеживаются в обычае закапывать в землю горсть зерна или др. продуктов, разбрызгивать по земле кровь убитых ж-ных. В башк. фольклоре сохранились следы культа деревьев, к-рые представлялись одушевл. существами, приносящими благо или вред. Почитались береза, можжевельник, рябина, сосна, дуб. Им приносились жертвы: у корней лили кумыс, в дупла клали деньги, наконечники стрел; обращались к духу дерева с просьбой ниспослать дождь, перед рубкой дерева читали молитвы, не рубили одиноко растущие деревья, не сажали рядом с домом березу как приносящую одиночество и т. п. В почитании ж-ных и птиц сочетались элементы тотемистич. культов и бытовых обрядовых традиций. В башк. мифологии кони выступали как небесные ж-ные (Акбузат и Сарат в эпосе «Урал-батыр»), в погреб. обрядах — как жертв. С культом медведя был связан праздник Айыутуй. Нек-рые башк. имена (Бурибай, Тулкибай, Суртанбай, Арслан) этимологически связаны с культом ж-ных. Давая подобные имена, родители стремились наделить детей определ. ценными качествами ж-ных. Культ птиц проявляется в весенних праздниках Б.— Каргатуй и «кукушкин чай». Значит. место в башк. мифологии отводится духам. Как злые духи, приносящие тяжелые болезни и смерть, выступали албасты, аждаха, ен и др. К демонич. существам относились шурале, юха, пярий (бире), к-рых избегали и изгоняли ритуальными действиями. Руденко приводит легенду о происхождении рода шайтан-людей от башкира, сумевшего увести у шурале (лешего) его молодую жену. Добрыми считались духи-хозяева (эйэ): дух воды, дух домашнего х-ва, дух горы и т. д. Добившись их благосклонности, человек получал защиту для семьи и х-ва от несчастий и невзгод. С духами связаны нек-рые обрядовые традиции: поход невесты за водой и приношение подарка в виде монет хозяину воды; обычай благодарить хозяина бани и оставлять для него воду в ковше и т. д. В основе мифологич. представлений Б. о душе лежала вера в ее способность после смерти физ. оболочки превращаться в ж-ных и птиц. Душа представлялась белым комком (или насекомым), странствующим во время сна или болезни человека. Душа, оставшаяся на земле после смерти человека, наз. «убыр». По поверьям, ее можно было увидеть рядом с кладбищем: днем она могла принимать вид старухи, ночью — летучей мыши, парящей над землей, насылающей несчастья и болезни, пьющей кровь. Чтобы нейтрализовать действие злых сил, Б.-язычники вкалывали в ступню покойника иглу. Георги писал о существовании у Б. колдунов (сихырсы, баксы), умеющих предсказывать будущее; колдуны читали прошлое по «черным книгам», к-рые можно получить, продав душу темным силам. Мн. из мифологич. представлений не дошли до наших дней или сохранились частично; происхождение нек-рых трудно объяснить (напр., обычай класть щепку на том месте, где упал; поверья, согласно к-рым корова, если заржет, как лошадь, принесет убыток хозяину, а человек с пустыми ведрами — предвестник неудач и пр.). В трансформир. виде мн. из древних верований бытуют у совр. Б. Традиции башк. мифологии сохраняются в фольклоре, обрядности и нек-рых элементах нар. декоративного иск-ва.

Сказки о животных. Исслед. сходятся во мнении, что башк. сказки о ж-ных возникли еще до развития классового об-ва, при первобытно-общинном строе. В них нашли отражение тотемистич., анимистич. взгляды древних Б. Действующими лицами в них становились сильные и слабые, мудрые и доверчивые, ловкие и неудалые звери. Они дружили, ссорились, состязались, достигали желаемого, терпели неудачи, вступали во взаимоотношения с людьми. Отражение в сказках этич., дидактич. мотивов — результат эволюции взглядов человека. По сюжетному составу эти сказки разнообразны. Есть сказки, к-рые имеют сходные черты со сказками др. народов; есть бытующие только в башк. нац. среде. Осн. часть башк. сказок составляют собственно сказки о ж-ных. У Б. Чел. обл., особенно у аргаяшских, хорошо сохранились именно такие сказки. Среди них есть сказки-легенды, где присутствует этиологич. мотив («Медведь и пчелы», «Косуля и яблоня»), сюжеты близки к бытовым сказкам («Соловей», «Почтальон и медведь», «Старик и ворона»). Нек-рые сказки имеют дидактич., нравоучит. значение, по своей аллегоричности схожи с баснями («Два барсука»). Отд. сказки имеют творч. истории, связ. с лит. памятниками басенного творчества («Панчатантрой», «Калилой и Димной» и др.). В зависимости от ист. и геогр. условий формировались традиционные системы образов и сюжетов. Гл. героем сказок о ж-ных является лиса. Жизнь сказочной лисы состоит из плутовства и уловок, она может тонко схитрить, увлечь льстивой словесной игрой, моля о помощи, притвориться слабой и в конце сказки предстать в истинном зверином обличье. Она стремится повернуть ход событий в выгодную ей сторону. Ее хитрость всегда завуалирована. Иногда лиса может проявить себя и как добрый, надежный друг человека и зверей («Голодный медведь, лиса, егет», «Журавль и лиса», «Лиса и кот»). Большинство сказок заканчиваются победой хитрой лисы («Волк и лиса», «Звери бегут от войны», «Мир у зверей»). В сказках о ж-ных гл. героями могут выступать также волк и медведь. Медведь показан как царь лесных зверей, остальные персонажи подчинены ему. Симпатия народа, сочиняющего сказки, на стороне угнетенных и обиженных; это, как правило, заяц, мышь, еж и др. Укоренение в сказочной традиции новообразований помогает преодолеть принцип однозначной трактовки отд. персонажей. В сказке «Заяц и лев» заяц изображается умным, находчивым и отважным, а в сказке «Заяц и еж» — обманутым простаком. В сказке «Заяц у медведя в гостях» он терпит унижение от могучих зверей, а в сказке «Щедрый заяц» он добр и благодушен. В башк. сказках о ж-ных конфликт строится на антитезе «слабый — сильный»; иногда берут верх ум и смекалка. По действующим персонажам сказки о ж-ных можно разделить на 3 группы: о диких зверях, о домашних ж-ных, о диких зверях и домашних ж-ных. Все ж-ные в сказке живут земной жизнью: в лесу, на лугу, в крест. подворьях. Осн. особенности сказок: одноэпизодность событий или цепевидное нагнетание сходных эпизодов; краткость сюжетного времени, равная протяженности времени рассказывания (как будто события их происходят непосредственно перед слушателями). Прямая речь действующих лиц создает для рассказчика особые возможности импровизации и служит гл. средством художеств. раскрытия ведущих черт, напр., хитрости-лукавства лисы, глупости-алчности волка, неуклюжести-бестолковости силача медведя. В поэтике сказок большое место занимает фантастич., часто юмористич., комич., даже гротесковый вымысел. Персонажи ошибочно принимают одно за другое, слабого за сильного и т. д. («Лиса и петух»). Динамика произв. передается посредством умело построенных диалогов. Повествование обычно ведется в прозаич. форме; стихотворные вставки («Волк и лиса») используются для усиления психологич. и эстетич. воздействия. В сказках иногда встречается и ритмизир. рифмов. проза. Персонажи сказки носят соответствующие своему внеш. облику имена: лиса — көлтәҡойроҡ, каҙ-каҙғәле и др. В яз. произв. бытуют постоянные характерные для ж-ных эпитеты: трусишка заяц, хитрая лиса, глупый медведь, злой волк. Язык сказок богат пословицами и поговорками. В сказках о ж-ных важную роль занимает действие персонажей: мн. из них начинаются с действия; как правило, по завершении действия сворачивается и сюжет произв. Для сказок о ж-ных характерны традиционные зачины и концовки («Жили-были» и т. д.), а также то, что счастливый конец не является обязат. условием.

Народный эпос — героико-легендарные произв. в стихах и прозе, отражающие мифологич. воззрения башк. народа. Продуктивное развитие эпич. традиций у Б. прослеживается от эпохи разложения первобытно-общинного строя до зарождения капиталистич. отношений. Героич. сказания «Урал-батыр», «Акбузат», созданные на основе древних мифологич. представлений, и сказание «Юлай и Салават», отражающее антиколониальную и социально-освободит. борьбу, составляют ниж. и верх. границы «эпической эпохи» у Б. Все героич. сюжеты башк. нар. эпоса создавались в пределах этих хронологич. рамок. Эпос сопутствовал всей истории башк. народа вплоть до 19 в. В башк. эпич. сказаниях наряду с сюжетами, отсутствующими в фольклоре др. народов («Урал-батыр», «Акбузат», «Заятуляк и Хыухылыу», «Узак-Тузак — последний из рода балабашняков», «Анхак кола», «Кара юрга», «Контур бута», «Карас и Айша», «Юлай и Салават»), имеются сюжеты, общие с эпич. произв. др. тюркоязычных народов («Кузыйкурпес и Маянхылу», «Идукай и Мурадым», «Таргын и купсак», произв. об Алпамыше). Широко распространены также романтич. дастаны (обычно героич. и любовно-романтич. содержания, стихотворные по форме, иногда с прозаич. вставками) и кысса (часто сказочного или новеллистич. характера произв., небольшие по объему и несложные по сюжету и композиции): «Юсуф и Зулейха», «Сайфулмулюк», «Безъегет», «Тахир и Зухра» и др., появившиеся в тюрк. мире как в устной, так и в письм. формах бытования под влиянием вост. поэзии. Башк. эпич. сказания разнообразны по тематике и жанровым разновидностям. Для их обозначения используются 4 термина: кубаир — поэт. произв. непременно высокого героич. (богатырского) содержания, исполняющиеся речитативом в стиле хамак под аккомпанемент думбыры («Урал-батыр», «Акбузат»); хикаят — прозаич. или поэт. произв., в основе к-рых лежат легенды или ист. факты («Кузыйкурпес и Маянхылу», «Алдар и Зухра»); иртяк — произв. семейно-бытовой и ист. тематики, бытующие в стихотворно-прозаич. форме, в их основе лежат мифологич. легенды и предания, сюжеты часто заимствованы из старопечатных книг и рукописей («Заятуляк и Хыухылыу»); кысса — произв. часто сказочного или новеллистич. характера, небольшие по объему, несложные по сюжету и композиции («Тахир и Зухра», «Юсуф и Зулейха»). Заимств. из арабского яз. слово «хикаят» означает устное эпич. повествование о событиях, происшедших якобы в реальной действительности. Этот термин более соответствует рус. «сказанию» и употребляется как жанровое обозначение той разновидности эпоса, к-рая отмечена большой историчностью. Кысса имеет любовное (романтич.) содержание, полн. невероятных приключений и драм, ситуаций, часто с трагич. финалом. Имея в общем содержании различную степ. историчности, эти понятия достаточно точно отражают жанровые особенности башк. эпич. сказаний. В башк. творчестве наиб. распростран. являются 2 формы эпоса — кубаиры и иртяки. Кубаиры сочинялись в 14—18 вв. Стих кубаира в осн. 7-сложный, с парной или смеш. рифмой. Объем строф колеблется от 4 до 30 и более строк. Среди кубаиров можно различать эпич. сказания («Урал-батыр», «Удукай и Мурадым»), лирич. повествования («Смерть Высокой горы», «Ай Урал. мой Урал»), дидактич. сказания (айтыш), создаваемые путем слияния близких по содержанию и однотипных по стилистич. структуре пословиц. Самыми древними эпич. сказаниями Б. являются кубаиры «Урал-батыр», «Акбузат»; основу их сюжета составляет последоват. борьба героев с демонич. силами ради установления спокойной, обеспеч. жизни. Образцами этого жанра являются иртяки «Заятуляк», «Хыухылыу», «Алпамыша и Барсын-хылу», «Акхак кола» («Хромой саврасый»), «Кара юрга», «Конгур буга». Есть предположение, что иртяки появились позднее, чем кубаиры. По мере угасания традиций кубаира отд. его части стали передаваться в прозаич. форме. Термин «иртяк» встречается у казахов, каракалпаков, узбеков. В башк. нар. творчестве такое название эпоса чаще встречается у чел. и курганских Б. Соотношение «прозы» и «поэзии» в иртяках различно. Поэт. часть подчеркивает кульминацию или обозначает появление новой темы в эпосе и, как правило, построена в форме диалога; исполняется, как и кубаиры, речитативом. В башк. фольклоре имеется цикл уник. эпич. произв. о свящ. ж-ных, о появлении первых лошадей и коров («Акхак кола», «Кара юрга», «Конгур буга»). Образы этих ж-ных связаны с древними верованиями, представлениями. Из них наиб. разработан образ боевого коня, надел. даром человеч. речи, мифологич. чертами и способностью к перевоплощениям. Творцами и хранителями башк. эпоса издавна были нар. сказители — сэсэны; наиб. известные из них: Кубагут и Акмурза (16 в.); Х. Альмухаметов, Г. Аргынбаев, Баик (Баик Айдар), Ишмухамет, Карас, Килдеш, Махмут, Мырзакаев. Башк. эпич. произв. и ныне исполняются нар. сэсэнами и пользуются большой популярностью.

Народные предания. В передаваемых из поколения в поколение преданиях (риуаят, тарих) и сказаниях (хикаят) ист. прошлое переосмысляется в традициях нац. сознания и культуры. Установка на правдивость изложения событий традиционно подчеркивается рассказчиком. При этом события датируются ссылкой в зачине на «незапамятные времена», «старину», «давным-давно» или на определ. ист. период («во времена Чингисхана», «когда русские завоевали Казанское ханство», «лет пятьсот тому назад»). Часто точно обозначено место событий («На живописных берегах Сармасана», «в деревне Салават»); упоминаются реальные ист. лица (Акайбатыр, Буранбай, Карасакал, Кинзя, Курсай-батыр и др.). Предания о Салавате Юлаеве, напр., бытуют среди Б. по всему Уралу, но наиб. распространены в Салават. районе Республики Башкортостан. Большинство преданий имеют локальный характер. Повествования о происхождении племени или рода наиб. распространены в местах их обитания («Ара Биресбашей», «Ара Шайтанов»). По объему и композиции предания-риуаяты разнообразны: встречаются короткие рассказы («Гибель семьи Салавата», «Ядровое болото», «Мост Салавата»); преобладают фабулаты — сюжетные повествования, к-рые могут содержать 1 эпизод («Салават и Карасакал», «Абласкин-Яумбай») или неск. связ. сюжетно эпизодов («Мурзагул», «Салават и Балтас»). Сюжетная ткань предания зависит и от объекта изображения, и от творч. индивидуальности рассказчика. Героич. события и драм, ситуации настраивают рассказчика и слушателей на «высокий лад». Ряду развернутых сюжетов присуща ярко выраж. художеств. функция («Горный склон Турат», «Бэндебике и Еренсесэсэн»), Мн. предания начинаются непосредственно с описания события или действия персонажей. Общность функций и отсутствие канонизир. жанровых форм создают предпосылки для образования смеш. типов эпич. повествования — преданий-легенд. В процессе длит. устного бытования предания, созданные на основе действит. явлений, порой утрачивают конкретные реалии и дополняются вымышл. легендарными мотивами (предание-легенда «Салават-батыр»). По типу сюжетов среди преданий выделяются историко-генеалогич. (раннеист. легенды и предания) и собственно ист. В историко-генеалогич. преданиях присутствуют сюжеты о заселении края, к-рые строятся по типу этногенетич. легенд с мифологич. основой, но отличаются степ. реалистичности: роль первооткрывателей благодатных мест отведена не чудесным ж-ным, а домашнему скоту (как в запис. А. Г. Бессоновым варианте «Происхождения башкир»). Традиционным является и сюжетный мотив выявления родовой терр. гл. героем («Мамбет»). Нек-рые предания содержат сведения об этнич. связях Б. с др. народами, в частности с казахами («Хынташ», «Мамбет»). Среди ист. преданий выделяются 2 тематич. цикла произв.: о борьбе с внеш. врагами, о борьбе за социальную свободу. Предания о вторжении гуннов на Урал из-за давности событий преим. бессюжетны; топонимика мест событий имеет в них обобщ. характер («гора, где случилось», «гора, где сыпали соль»). Предания сохраняют отзвуки событий, связ. с монгольским нашествием, с именем Тимура (Тамерлана), с периодом распада Золотой Орды, набегами калмыков и др. Присоединение башкирских земель к Рос. гос-ву оценивается как положит. явление, положившее конец феод. набегам («Такагашка-батыр»), К традиционным преданиям о борьбе с внеш. врагами примыкает цикл повествований об Отечественной войне 1812, в к-рых нашел отражение патриотич. подъем башк. народа («Вторая армейская», «Кахым-туря», «Башкиры на войне с французами»), Мн. предания повествуют о событиях 18—19 вв.: колонизации башкирских земель, тяжбах местного населения с заводчиками. Сюжетообразующим началом большинства нар. рассказов является известный мотив «продажи земли за бычью шкуру». Предания воссоздают жестокую картину утраты Б. родовых земель. Исторически достоверны предания о Крест. войне под предводительством Пугачева. В них рассказывается о невыносимом феод. и над. гнете; выражены стремление народа к свободе, решимость уберечь родную землю от разорения. Элементы художеств. вымысла проявляются в изображении богатырских подвигов Салавата, надел. чертами эпич. героя. Благородными социальными мстителями изображаются беглецы-разбойники. Общим мотивом для большинства преданий о беглецах является ограбление богачей и помощь беднякам. Познавательны предания социально-бытового цикла, в к-рых запечатлены черты старинного бытового уклада и обычаи Б. Характеры героев в таких преданиях проявляются в драм, обстоятельствах, обусловл. феод.-патриархальными отношениями. Исходной сюжетной ситуацией чаще всего является насильств. выдача девушки замуж за нелюбимого, обычно богатого, человека; хотя драм, конфликт ограничен сферой семейного быта, произв. отличаются выраж. социальной направленностью («Кюнхылу», «Сердце-гора»).

Исторические песни. Как и башк. эпос, ист. песни отражают реальные ист. события в нар. осмыслении, занимают особое место в духовной культуре Б., выражая нац. характер и муз.-поэт. одаренность. Мн. башк., рус. и заруб. ученые и писатели, интересовавшиеся историей, бытом, материальной и духовной культурой Б., отмечали грустный, порою трагич. лад башк. ист. песен. В. И. Даль и Д. Н. Мамин-Сибиряк характеризовали башк. песни как «тоскливые, и в то же время приятные и певучие». С. Г. Рыбаков отмечал, что башк. песни «музыкальны, эффектны и дышат какой-то особенной ширью и размашистостью; веет от них своеобразной прелестью и чувствуется стремление к чему-то неопределенному, мечтательному»; впервые сделал попытку классификации башк. песни. Тесная связь с жизнью, широта общест. тематики, философичность и тонкий лиризм сделали башк. ист. песни популярным жанром. Органичная связь сюжетно-композиционного строя эпич. и лирич. песен с преданиями (легендами) и мелодич. строем придает целостность песне, усиливает степ. ее эстетич. воздействия. В муз. плане среди нар. песен выделяются долгие протяжные (узун-куй), умеренно протяжные (халмак-куй) и короткие (кыска-куй). Как правило, такой песне сопутствует протяжная мелодия. Систематизир. в единый цикл, башк. ист. песни представляют собой целостное многоплановое произв., посв. истории народа. Центр. место в их цикле занимают события, связ. с защитой Родины, с борьбой за нац. и социальную свободу. Самые ранние, по классификации С. А. Галина, песни, посв. теме Родины и единства народа, хронологически соответствуют времени добровольного присоединения Б. к Рос. гос-ву (1557). Тема Родины олицетворена в образе Урала. Песня «Урал» признана ист. гимном башк. народа. Идея объединения разрозн. племен, осуждение вражды и междоусобных войн нашли отражение в песнях «Искандер» и «Юасалы»; тема нац. и общест. борьбы — в песнях о присвоении башкирских земель рус. заводчиками («Шарлы урман»). Среди ист. песен видное место занимают посв. событиям Крест. войны под предводительством Пугачева, легендарным нац. героям, в т. ч. Салавату Юлаеву. В них воспевается идея дружбы народов. При создании образов реальных героев характерно использование приема гиперболизации. Мотивы недовольства общест. порядком, соц. неравенством присутствуют в песнях-преданиях о беглецах. Беглец предстает в них положит. героем, защитником слабых и угнетенных, пострадавшим за свои убеждения; часто это бунтарь, бежавший из ссылки в Сибирь («Бииш-батыр», «Буранбай», «Шарафетдин Василов»). Введение кантон. системы управления на башкирских землях повлекло возникновение песен, отражающих недовольство адм. политикой, часто в резкой сатирич. форме («Абдулла ахун», «Тухват-кантон», «Кулуй-кантон», «Мирхай-кантон»), Значителен пласт башк. ист. песен о борьбе с внеш. врагами. Хронологич. диапазон изображ. в них событий широк: набеги казахов и калмыков в 16— 18 вв., Отеч. война 1812, рус.-тур. и рус.-япон. войны. Патриотич. подъем народа нашел отражение в песнях «Вторая армия», «Эскадрон», «Кахым-тура», «Ерян-кашка», «Любизар» и др. Совр. певцы, следуя традициям сэсэнов, перед исполнением нар. песни излагают историю ее появления.

Традиционная музыкальная культура. Башк. муз. фольклор связан с традиционными занятиями (охотой, воен. службой), верованиями, обрядами и праздниками Б. Древним жанром башк. муз. фольклора были эпич. кубаиры (былины). Позднее возникли протяжные песни, баиты (песни-сказы), мунажаты, деревенские, рекрутские, зимагорские песни, инструм. марши и мелодии лирич. танцев. В охотничьей практике бытовало подражание крикам птиц и зверей. Образцы звукоподражат. мелодий были записаны в кон. 19 в. Рыбаковым. На основе звукоподражания у Б. развивалось узляу (өҙләү) — сольное 2-голосное гортанное пение, в к-ром на фоне тянущегося в ниж. регистре звука возникает высокий свистящий звук фиоритурного (виртуозного) характера. Верх. голос представляет собой комбинацию обертонов, производных от ниж. тона. Прием узляу родствен технологии игры на курае и кубызе. В прошлом узляу имело обрядо-магич. значение. В технике узляу исполняются узун-кюй (оҙон көй), маршевые и танц. мелодии. Для узун-кюй — долгой протяжной песни — характерны большой диапазон (2 октавы и более), виртуозность и импровизационность; напевы отличаются драматизмом и психол. глубиной. Узун-кюй делятся на жанрово-тематич. циклы: лиро-эпич. песни, посв. борьбе против колониального гнета («Урал», «Салават»), арм. службе и воен. походам («Уил», «Ак-Мечеть», «Армия», «Дикие гуси», «Маньчжурия», «Порт-Артур», «Сырдарья»), нач. кантонов («Кулуй-кантон», «Абдулла-ахун»), беглецам и каторжникам («Бейеш», «Буранбай», «Шагибарак»); лирич. песни («Эльмалек», «Мал», «Пройденная жизнь»); песни о природе («Камалек», «Соловей», «Агидель»); песни о жен. доле («Шаура», «Гильмияза», «Зулхиза», «Мадинакай»), Узун-кюй обычно предваряется устной легендой (историей песни), традиционно исполняется в сопровождении курая певцами с высокими тенорными голосами или жен. сопрано. Жанровая противоположность узун-кюй — кыска-кюй (быстрая короткая песня). К напевам кыска-кюй, характеризующимся оптимизмом, эмоцион. подъемом и танц. ритмикой, относятся мелодии плясок и лирич. танцев («Иряндек», «Семь девушек», «Шесть джигитов», «Зарифа»), изобразит. танцев («Кара юрга», «Карабай»), пьес («Кук дюнен»), маршей («Перовский», «Маршрут»), зимагорских песен. После Окт. 1917 появились такмак (частушка), игровые песни («Наза», «Золотой»), Тематика башк. танцев разнообразна: охотничьи, воинские, труд., свадебные и др. В нар. танцах в муж. партиях прослеживается имитация топота конских копыт, движений коня, всадника, лучника; в жен. партиях — дойки кобылиц, сбора ягод, обработки шерсти, сбивания масла, приготовления кумыса и т. д. Дуэтные танцы и групповые, в т. ч. соревноват., обычно исполняются на свадьбах. Основой построения коллективных танцев является замкнутый круг, в к-ром исполнители держатся за руки (есть и линейные танцы); 1-й половине мелодии соответствуют движения против хода солнца, 2-й — различные дроби. На этих движениях осн. и обрядовые пляски, связ. с языч. верованиями Б. Магич. роль при изгнании болезней имели круговые обходы, громкий топот, стук о металлич. предметы, удары плетками, пропит. конским потом, песни-заклинания и т. п. Отражением культа птиц были пляски «Грачиная каша», «Кукушка», «Тетеревиный ток», «Голубь», плясовые игры «Лебедь», «Птица-мать», «Самрегуш». Муж. танцы исполнялись под аккомпанемент курая; жен.— кубыза, курая, постукивания по ведру, подносу, под голосовое сопровождение. Самобытный муз. инструмент башкир — курай — открытая продольная флейта (разновидности: кыйык-курай, сур-курай, сыбызгы). Курай изготавливался из цветка зонтичного растения с одноим. назв. (рус. назв. дягиль, дудник), соцветие к-рого вошло в изображение герба и флага Республики Башкортостан. Звукоряд курая диатонич., диапазон ок. 2,5 октав; звучание поэт., тембр мягкий; при игре сопровождается горловым бурдонным звуком. Курай используется как сольный и ансамблевый инструмент; на нем исполняются плясовые наигрыши и марши, звукоподражат. мелодии и узун-кюй. Выдающиеся кураисты были мастерами импровизации. Основателями различных школ игры на курае явились Кубагуш-сэсэн (15—16 вв.), Баиик-сэсэн (1710—1814), И. Мырзакаев (1800—77), Габит Аргынбаев (1825-1921), Ю. Исянбаев (1891-1943); из совр. исполнителей наиб. известны Ю. Гайнетдинов, И. Дильмухаметов, К. Дияров, Г. Сулейманов и др. В 1979 нар. мастеру В. Ш. Шугаюпову удалось изготовить курай из дерев. шпона. Распростран. среди Б. кубыз — дерев. или металлич. губной варган (рус. назв. зубавка) — представляет собой 2 пластинки с вибрирующим между ними язычком; звук тихий, в пределах 1 октавы. На нем исполняются преим. плясовые наигрыши и звукоподражат. мелодии. Считается инструментом жен. и детским. Игра на кубызе может сочетаться с различным составом инструментов: характерен ансамбль с дунгуром, а также с подносом, на к-ром выбивается ритмич. рис. при помощи наперстков, надетых на пальцы; дополнит. аккомпанемент создают монеты на нагруднике и косах участниц ансамбля. В горных районах Республики Башкортостан до сер. 20 в. кубыз вместе с мандолиной, заменившей думбыру, входил в свадебный набор каждой невесты. Среди изготовителей инструментов выделяется мастер-исполнитель, изготовитель оригинальных кубызов, лауреат междунар. конкурсов Р. А. Загретдинов. С кураем, кубызом и гармоникой, вошедшей в башк. быт во 2-й пол. 19 в., сочетаются мандолина и скрипка. Техника музицирования на них восходит к традициям игры на думбыре и кыл-кумызе. Думбыра упоминается в общетюрк. эпосе «Коркут-ата» и башк. сказании «Заятуляк и Хыухылыу». Под ее аккомпанемент звучали эпич. сказания и кубаиры. В кон. 19 в. думбыра вышла из употребления, что связано с угасанием традиции публичного исполнения эпосов и доступностью фабричной мандолины. В 1980-е гг. мастера Шугаюпов и Г. С. Кубагушев реконструировали старинную 3-жильную думбыру, к-рая вновь внедряется в исполнит. практику. Кыл-кумыз (древний инструмент, родств. скрипке) при игре не прикладывается к плечу, а ставится на колени исполнителя вертикально; заменившую его скрипку старые исполнители также держат на коленях. Из инструментов у Б. бытовали сурнай, дунгур, дубылдас. Навыки игры на нар. инструментах, утрач. к кон. 20 в., возвращаются благодаря самодеят. коллективам магнитогорского Дома башк. культуры, коллективу «Дуслык» ДК машиностроителей (Миасс), домов культуры сс. Аргаяш, Кулуева, Курманова, Яраткулова; коллективу «Миляш» (с. Кунашак) и анс. кураистов и кубызистов ЧелГУ (рук. заслуженный работник культуры Республики Башкортостан Р. Р. Загиров).

Народные певцы и импровизаторы — исполнители, хранители и продолжатели традиций нац. муз.-поэт. культуры. Нар. собр. (йыйын) обычно сопровождались состязаниями певцов и музыкантов, выступавших под аккомпанемент нар. муз. инструментов (курая, кубыза, думбыры), скрипки, гармони. В Зауралье ежегодно до 1930-х гг. во время йыйынов проводились общенар. соревнования (байге) среди кураистов. Получил известность заурал. стиль игры на курае, характерный и для Б. Чел. обл. В поэт. состязаниях (эйтеш), представляющих собой попеременное (неск. исполнителями) пение речитативом, формировались жанровые традиции и художеств. приемы кубаиров, кулямасов, такмаков и др. Б. выделяют 2 типа исполнителей: йырау (певец и музыкант), сэсэн (поэт-импровизатор, певец). Поэт. вариации, характерные для иск-ва йырау, присутствуют в культуре мн. родств. народов (Б., казахов, каракалпаков, ногайцев), к-рые в 14—16 вв. полностью или частично входили в состав Ногайского ханства. Не случайно нар. исполнителей иногда называют нуғайлы йырау («ногайские певцы»). Получили известность состязания башк. батыра Кужака с ногайцем Таргыном («Таргын и Кужак»), башк. сэсэна Караса с казахом Акша-ханом («Карас и Акша»), «Айтыш Баик-сэсэна с казахским акыном Бухаром». Среди Б. наиб. известны Хабыр-йырау (Хабрау), Асан Кыйгы, Казтуган-йырау, Шалгыз-йырау. Ими сложены стихи, песни, дастаны (эпич. произв.) и др. Хабрау жил на рубеже 14— 15 вв., нек-рое время — в столице Золотой Орды, при дворе Тохтамыша. В башк. эпосе «Идукай и Мурадым», варианты к-рого записаны у заурал. Б., говорится о «славном певце Хабрау» — «прорицателе», «провидце всего окружающего, прожившем сто лет»; там же приведены образцы кубаиров самого Хабрау («Эй, Уралтау, Уралтау», «Что плохого в сказанном?», «Смерть Высокой горы»). По мнению акад. В. М. Жирмунского, Хабрау был родоначальником школы йырау у «ногайских» народов. Асан Кыйгы жил во время правления золотоордынских ханов Джанибека и УлуМухамеда (15 в.) и прославился как поэт-философ. Сопоставит. анализ казахских и каракалпакских эпосов позволил выяснить, что Асан Кайгы долго жил на берегах р. Агидели (Белой), являлся автором кубаиров «Идель — моя родина», «Достоинство родины — достоинство батыров» (ранее считавшихся нар.). Казтуган-йырау, живший в 11 в., воспел в кубаире «Идел-юрт» свою родину — Юж. Урал. берега рр. Яик и Агидель; созданные им поэт. образы вошли во мн. кубаиры др. авторов. Творчество Шалгыза-йырау пришлось на период распада Ногайской орды. В его известном кубаире «Где Агидель, там и родина» нашли выражение ностальгич. переживания Б., покидавших свои земли из-за разразившихся голода и джута (бескормицы скота). С вхождением Б. в состав Рос. гос-ва выросла популярность сэсэнов, соединивших функции нар. поэтов и философов, историков, педагогов и аксакалов. Сэсэны, менее зависимые от власти биев и мурз, воспевали единство народа, страны; часто сами выступали вдохновителями и рук. нар. выступлений. Сэсэны Килдеш и Яммат явились активными участниками башкирского восстания 1735—40, авторами письма, написанного от лица Б. Ногайской и Сиб. дорог (1737) уфим. властям. Кубагуш-сэсэн возглавил борьбу Б. племени мин против ногайских мурз, явился одним из инициаторов принятия рос. подданства. В сохранившемся «Айтыше Кубагуш-сэсэна с Акмурзой-сэсэном» разоблачаются двуличность и коварство ногайского мурзы Кара-кулумбета и Бикбау-бия. Карас-сэсэн, правнук Кубагуш-сэсэна, живший на рубеже 16—17 вв., вошел в историю как мерген (меткий стрелок), батыр, защитник вост. границ башкирских земель от набегов казахов, автор «Айтыша с казахским Акша батыром». Баик-сэсэн (1710—1815) род. вдер. Махмутово Златоуст. уезда. Был участником башк. восстаний 1735—40 и 1755—56, скрывался в казахских степях. Вернувшись на родину, поддержал Юлая Азналина и Салавата Юлаева в их борьбе. Прославл. под именем Айдара-сэсэна, 102-летний поэт напутствовал Б., отправлявшихся на войну с Наполеоном, обращением «К башкирским воинам», а вернувшихся встретил песней «Баик», получившей широкую известность. Личность Еренсэ-сэсэна в нац. сознании и фольклоре занимает место, подобное Ходже Насреддину у юж.-тюрк. народов. Его имя как героя многочисл. кулямасов, латифов (рассказов, анекдотов) и притч широко известно среди каракалпаков, казахов и алтайцев. Башк. варианты латифов о Еренсэсэсэне сохранялись и были записаны на территории Башкирии в 1960-е гг. Творчество йырау и сэсэнов вошло в основу мн. фольклорных произв., в традиции нац. лит-ры и башк. нар. муз. культуры.

Башкирские литературные традиции. Зарождение башк. лит-ры связано с древнетюрк. рунич. и письм. памятниками типа орхоноенисейских надписей и рукописными произв. 11 в. на яз. тюрки («Дивану лугат ат-тюрк» М. Кашгари, «Кутадгу билик» Ю. Баласагуни). К булгарскому периоду развития башк. лит-ры (11—13 вв.) отнесены башк. этнографич. легенды об алпах (великанах) и журавлях, кн. Якуба ибн-Нугмана «Таварих-и Булгария» («История Булгарии», 12 в.), поэма «Кысса-и Йусуф» Кул Гали (1-я пол. 13 в.). Позднее отд. сюжеты «Таварих-и Булгария» были использованы в произв. Т. Ялсыгула аль-Башкорди, Г. Сокроя и др. Значительная роль в формировании башк. лит-ры сыграли традиции дастана (стихотворного произв. эпич. жанра, обычно героич. и любовно-романтич. содержания). По поэтике и стилю дастаны близки башк. воен. сказкам и эпосу. Дастанные традиции были продолжены в религ.-героич. произв. «Али-батыр», «Кисекбаш», «Кисса-и Сакам», «Кисса-и Ибрагим», «Кысса-и Фатхетдин»; в кыпчакской лит-ре на яз. тюрки — произв. «Хосров и Ширин» (1342) Кутби, «Мухаббатнаме» (1354) Хорезми, «Жумжума султан» (1369) Катиба, «Китабы бит тюрки Гулистан» (1391) Сараи; в кн. «Куз-Курпяч, башкирская повесть, писанная на башкирском языке одним курайчем и переведенная на русский в долинах гор Рифейских, 1809 года» (Казань, 1812; в пер. на рус. яз. Т. С. Беляева); в романтич. поэме «Бузьегет» (1842), по форме и сюжету близкой поэмам «Кысса-и Йусуф», «Тагир и Зухра», «Лейля и Меджнун». Произв. Гали Махмута с религ.-дидактич. содержанием «Нахдж аль-Фарадис» (14 в.) способствовало распространению прозаич. жанров, в т. ч. хикаята (прозаич. или поэт. произв., в основе к-рого лежит легенда или ист. факт) и притчи. В башк. лит-ре Средневековья преобладали вост. традиции (арабской, персидской, индийской лит-р), к-рые проникали разными путями: через перевод, подражание (назирэ), использование отд. сюжетов и мотивов. На основе вост. произв.« Калила и Димна», « Бахтиярнаме», «Сорок визиров», «Латифа (анекдоты.— Авт.) Ходжи Насреддина» и др. создавались нац. переводные варианты. Так, повесть «Бахтиярнаме» способствовала зарождению нац. повести. Получили развитие такие вост. жанры, как хикаят, парса (миниатюрное произв. в стихах или прозе лирич. или филос. содержания), саяхатнаме (путевые заметки) и др. После присоединения Башкирии к Рос. гос-ву (сер. 16 в.) башк. лит-ра начала складываться как самобытное иск-во слова. В поэзии часто звучала и нац. территориально-геогр. тематика, связ. с Уралом, жизнью и бытом Б.; усилилась связь с устно-поэт. творчеством, возникли новые жанры. В анонимной поэзии, дидактич. и любовных стих. и др. поэт. произв. преобладало традиционное коллективное творчество. Среди рукописных памятников 16—18 вв. особое место занимают башк. шежере, на основе к-рых в 17—18 вв. возникли лит. произв. нового типа: «Чингизнаме», «Амат» и др.; из письм. памятников публицистич. характера — различные ярлыки, грамоты, вакигнаме (записки об ист. событиях), послания царям, в т. ч. послание предводителя башкирского восстания 1755 Батырши имп. Елизавете Петровне (в жанровом отношении его можно отнести к социально-филос. трактатам и рассматривать как историко-лит. памятник сер. 18 в.). Со 2-й пол. 16 в. наиб. примечательны кубаиры и айтыши башк. сэсэнов — исполнителей-импровизаторов (Ерен-сэсэсэн, Кубагуш, Карас, Баик). Известно поэт. состязание (айтыш) Баика с казахским акыном Бухарйырау — его речитативное обращение к Салавату Юлаеву, песня «Баик» и др. Начиная с позднего Средневековья в башк. лит-ре происходил процесс усиления нац. тематики и связи с фольклором, формирования оригинальных жанров и поэт. форм. Этот процесс прослеживается в творчестве Салавата Юлаева, а также суфийских поэтов Ш. Заки (1825—65), А. Каргалы (1784—1824), Х. Салихова (1794— 1867), Г. Сокроя (1826-89), Г. Усмана (1752— 1834), Т. Ялсугула аль-Башкорди (1767— 1838) и др. Салават Юлаев соединил поэт. традиции устной и письм. поэзии; в своих произв. воспел родной край, Уралтау, прославил война-богатыря, заступника народа; впервые в истории башк. лит-ры приравнял поэт. слово к боевому оружию. В лит-ре нач. 19 в. ведущее место занимала поэзия, в т. ч. песни Буранбая-Яркея, участника Отечественной войны 1812. Его поэт. традиции были продолжены сэсэнами Ишмухаметом Мурзакаевым (1781 —1878), Габитом Аргынбаевым (1856—1921) и др.

Сведения о башкирах в литературных источниках. Первые письм. сведения о Б. встречаются в произв. ср.-вековых авторов. Ахмед ибн-Фадлан, секр. посольства багдадского халифа ал-Муктадира, направлявшегося к царю волжских булгар Алмушу через зап. окраину башкирских земель, в 922 дал этногр. описание Б.; указал, что Б. жили на Урале, их соседями с Ю. были огузы, по р. Яик — печенеги, на З. (по рр. Сок и Черемша) — булгары [Валидов на основе найденной им в Мешхеде (1923) рукописи Ахмеда ибн-Фадлана защитил в Вене докторскую диссертацию]. В сочинениях историка и путешественника Масуди (10 в.) причиной передвижения племен около Гурганчского (Аральского.— Авт.) моря названа война «между четырьмя тюркскими племенами баджанак, баджане, баджгард и наукерде, с одной стороны, и гузами, каблуками и кимаками, с другой». Абу-Зейд ал-Балхи (умер ок. 940) подтверждает, что Б., как мн. тюрк. племена, состояли из 2 относительно самостоят. ветвей: «Одно племя живет на самой границе Гуззия — то есть Гузов-Куман — близ Болгар... Они подвластны болгарам. Другие башджарды граничат с печенегами. Они и печенеги — тюрки, и они близкие соседи румийцев». Абу-Хамит ал-Андалузи, совершивший в 1135 путешествие в Волжскую Булгарию, был и у Б., видел их захоронения в длинных могилах. Наиб. полн. сведения о Б. содержатся в исслед. географа Абу Абдаллаха Мухаммада (1153), к-рый указывает, что пользовался трудами Ал-Хорезми, Ибн-Хордадбека, Ал-Масуди, Ал-Якуби, Ал-Джейхани, Ибн-Хаукаля и др. Идриси делит Б. на «внешних» и «внутренних». «Внешние» (урал.) живут в степях и пустынях. В верховьях Яика построен г. Немжан (в 8 днях пути от горы Ирендек), где св. 1000 чел. заняты плавкой меди в печах, к-рую отправляют на продажу в Хорезм и Ташкент. Добытые здесь лисьи и бобровые меха доставляются в сторону Хазарского моря. В 8 днях пути от Немжана находится большой г. Гурхан, где делают красивые и качеств. предметы иск-ва, седла и оружие. На карте в «стране башкир» помещены только 3 города — Каракия, Касра и Масра; Урал. горы названы «Аиани» (возможно, по племени ай или р. Ай). По определению Ибн-Саида, «земля башкард лежит в седьмом климате» (7-й климат — это Урал); Б. относятся к тюркам. Жилища их большей частью построены «на берегах Думы, на южном берегу которой лежит их столица по имени Керат. Страна их принадлежит к странам, на которые напали и которые завоевали татары... К востоку от этой страны находится земля венгерцев, братьев башкир...» (речь идет о зап. Б.). Ибн-Якут, Казвини, Димешки пишут о зап. и вост. Б. Якут «видел в Алеппо башкир с рыжими волосами и лицом того же цвета. Они исповедуют ислам и следуют учению Абу-Ханифа». Казвини сообщает, что большинство Б. (зап.— Авт.) исповедуют христианство. Махмуд Кашгари в своем энциклопедич. «Словаре тюркских языков» (1073—74) называет Б. в числе 20 осн. тюрк. народов; пишет, что их яз. «очень близкий к кипчакскому, огузскому, киргизскому и др., т. е. тюркский». История Б. в связи с завоеват. походами монголов описана в ряде вост. источников, наиб. ценный из к-рых — «Сборник летописей» иранского ученого Рашидаддина (1247—1318).

Башкирская тема в русской художественной литературе. Начало реалистич. изображению Б. в рус. лит-ре положил А. С. Пушкин. В «Истории Пугачева» он отводит значит.место Б. во главе с Салаватом Юлаевым: «Комендант Верхо-Яицкой крепости, полковник Ступишин, вошел в Башкирию, сжег несколько пустых селений и, захватив одного из бунтовщиков, отрезал ему уши, нос, пальцы правой руки и отпустил его, грозясь поступить таким же образом со всеми бунтовщиками. Башкирцы не унялись, старый их мятежник Юлай... (Азналин.— Ред.) явился между ними с сыном своим Салаватом. Вся Башкирия восстала, и бедствие разгорелось с вящей силой». В произв. Пушкина встречаются «прощенные», но не смирившиеся Б.— участники Крест. войны под предводительством Пугачева. В образе изувеч., безъязыкого «башкирца» («Капитанская дочка») обобщены черты свободолюбивого народа, лиш. прав и «голоса» (права на волеизъявление), но продолжающего борьбу за лучшую жизнь. Продолжателем пушкинских традиций явился М. Ю. Лермонтов, работавший в 1833—34 над посв. пугачевскому восстанию романом «Вадим», где говорится о смелости Б., казахов, татар. Даль во время службы в Оренбурге (1833—41) в качестве чиновника особых поручений при ген.-губ. Перовском объехал башк. земли, знакомясь с нар. нравами и обычаями. Башк. мотивы встречаются во мн. его произв.: в повести «Бикей и Мауляна», рассказах «Майна», «Охота на волков» и др. «Башкирская русалка» (1843) представляет собой лит. обработку эпич. сказания о Заятуляке и Хыухылыу. Живописное изображение башк. природы и реалистич. картины жизни провинциального дворянства создал С. Т. Аксаков в «Записках об уженье рыбы», «Записках ружейного охотника Оренбургской губернии», «Рассказах и воспоминаниях охотника» и в автобиографич. трилогии («Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука», «Воспоминания»). Одним из первых собирателей башк. нар. преданий был писатель и переводчик М. Л. Михайлов (1829—65), родившийся в Уфе в семье чиновника — выходца из крепостных. Приехав в Оренб. губ. в качестве чл. лит.-этногр. комиссии (1856), Михайлов писал: «Везде стараюсь, по мере возможности, говорить откровенно, без прикрас, о положении края. Гадостей несть числа» (из письма Н. В. Шелгунову). Рукописи произв. Михайлова, отличавшихся острой социальной направленностью (в т. ч. «Очерки Башкирии»), исчезли в архивах цензуры; опубл. были только «Уральские очерки». Сочувственно изображал жизнь Б., татар, казахов писатель, этнограф и общест. деятель П. М. Кудряшёв (1797— 1827). В произв., осн. на фольк. мотивах («Абдряш», «Абдрахман», «Искак» и др.), он прославляет нар. героев. Им написан рус. текст песни о Салавате Юлаеве (комп. А. А. Алябьев). Теме совместной борьбы рус. и башк. народов посв. цикл его стих. об Отечественной войне 1812 («Прощание башкирца с милой», «Песнь башкирца перед сражением», «Песнь башкирца после сражения»), представляющих собой вольный перевод башк. нар. песен. Участие башк. конницы в войне с Наполеоном нашло отражение в творчестве Д. В. Давыдова («Тильзит в 1807 году», «Дневник партизанских действий 1812 года»), С. Н. Глинки и др. Трагич. тема утраты родовых земель [за 10 лет свободной продажи (разреш. в 1869) в Уфим. губ. было распродано за бесценок ок. миллиона десятин башкирских земель; в крае «возникло что-то вроде поземельной горячки, напоминающей золотую лихорадку в Калифорнии» («Оренбургский листок», 1876)], характерная для башк. фольклора, нашла отражение и в рус. лит-ре — в произв. П. И. Добротворского («Бабай», «Своя людя», «Соловей»), МаминаСибиряка («От Урала до Москвы», «Приваловские миллионы», «На кумысе», «Юммя», «Байгуш» и др.), Ф. Д. Нефедова («Башкирская старина»), Н. В. Ремезова («Быль в сказочной стране»), М. Е. Салтыкова-Щедрина («Дневник провинциала в Петербурге», «За рубежом»), Л. Н. Толстого («Ильяс», «Много ли человеку земли нужно»), Г. И. Успенского («От Оренбурга до Уфы») и др. Романы, очерки и рассказы Мамина-Сибиряка — художеств. энциклопедия урал. жизни в дореформ. и пореформ. периоды. В рассказе «В худых душах...» говорится об истреблении вековых боров: «История этих исчезнувших в Зауралье лесов живо напоминает историю прежних обитателей этого края, башкир... От башкир остались во многих местах только одни названия». Башк. тема нашла отражение и в творчестве А. П. Чехова, побывавшего на кумысолечении в Башкирии (1901), в легенде М. Горького «Немой», в многочисл. рассказах В. Брусянина («Белый волк», «Голодающие мещане», «Вечная могила», «Ошибка Аллаха», «Два солнца» и др.), в рассказе Г. П. Белорецкого «Поздней осенью». Рассказы А. Г. Туркина о страдающей и полунищей Башкирии, о доброжелат., преданном и смелом нар. характере Б., о бессовестности царских чиновников вошли в кн. «Степное» (С.-Петербург, 1914; последнее прижизн. изд. автора). После Окт. 1917 башк. тема широко представлена в рус. сов. лит-ре. В произв. Д. А. Фурманова («Чапаев», очерки «Уфимский бой», «Маруся Рябинина») она сплетается с темой Гражданской войны. К. А. Федин, служивший в политотделе Огд. башк. кав. див., использовал свои впечатления в газетных очерках и романах «Города и годы», «Необыкновенное лето». Жизнь и быт Б. в нач. 1920-х гг. описаны Л. Н. Сейфуллиной (рассказ «Правонарушители»; повести «Виринея», «Каин-кабак»). На сюжетах башк. преданий осн. мн. сказы П. П. Бажова («Старых гор подаренье», «Солнечный камень», «Золотой волос», «Демидовские кафтаны» и др.). А. А. Фадеев, проживший в Уфе полгода (1932), содействовал формированию башк. сов. лит-ры. В сов. лит-ре особое место уделялось теме нар. волнений, в частности Крест. войны 1773—75 («Горный завод Петра Третьего» Т. А. Богданович, «Емельян Пугачев» В. А. Багрова, «Бунт» В. В. Сорокина, «Хлопушин прииск» М. Е. Зуева-Ордынца и др.). Первым в рус. лит-ре масштабным произв. о жизни и борьбе башк. нац. героя стал роман «Салават Юлаев» С. П. Злобина, над к-рым автор работал всю жизнь (4 редакции: 1929, 1941, 1953, 1962); в 1941 роман был экранизирован. Героизм башк. воинов на фронте и тружеников в тылу во время Великой Отечественной войны нашел отражение в произв. Р. Брусиловского, П. Журбы, Е. Ильиной, Н. Рыбака, К. Симонова, бр. Тур, И. Эренбурга и др.; послевоен. будни — в произв. М. Дудина, А. Коптяевой, Л. Леонова, Ф. Панфёрова, М. Шагинян; тема дружбы, совместного труда рус., башк. и др. народов — в творчестве урал. писателей Г. Баннова, С. Власовой, Р. Паля, В. Перчаткина, И. Слободчикова, И. Сотникова, Е. Фёдорова, А. Филиппова, А. Шмакова и др. Значит. интерес для исслед. башк. темы в рус. лит-ре представляют 5-томник «Башкирия в русской литературе»; книги серий «Золотые родники» (издается в Уфе с 1977) и «Уральская библиотека» (Свердловск, с 1967).